Ливенцов не успел договорить. Дрогнули стены. В раскатистый гул разрыва вплелись звенящие звуки бьющегося стекла. Штукатурной пылью густо заволокло комнату.
— Кого ранило? — кричал Ливенцов. — Кого ранило? Обошлось. Раму окна целиком высадило. Поцарапанные лица и руки — не в счет.
Прибежал начальник охраны, объяснил:
— Снаряд пробил стену заводского корпуса. Людей там не было, жертв нет.
Отряхивались, рассаживались по местам. Ливенцов поставил предложение об аврале на голосование.
— Так. Единогласно. А теперь прошу всех во второй двор. Ломы, топоры и пилы можно получить в проходной.
К коммунистам присоединилась большая группа комсомольцев. Начали с чердака — содрали толевую кровлю, сбросили вниз стропила.
Через полчаса Ливенцов обратился к работавшим с просьбой отпустить его и Сочилина: надо обязательно побывать на лесозаготовительном участке.
* * *
Ни шпал, ни рельсов не было видно под сугробами. И колес у вагонов. Даже на состав не похоже. Когда-то, кажется, целую вечность назад, на этих путях застрял восьмой эшелон. Отсюда, с железнодорожной станции, под обстрелом вытаскивали станки. Но немало еще оборудования осталось на платформах, заметенных снегом.
— Весной обязательно заберем, — сказал Ливенцов. — Ничего не оставим.
Они поспешили к единственному расчищенному пути. Подошла летучка-дрезина с двумя платформами. Сели на какие-то ящики. Поехали.
Ветер бьет в лицо, промораживает, зато — движение. Заснеженные поляны, заколоченные дачи в лесу уплывают назад. На поворотах сильно бросает, только держись. А руки закоченели, а сил, кажется, уж и совсем не осталось, не удержаться.
Соскочили на полустанке, натоптанной стежкой двинулись через поле, к темневшему вдали лесу.
Снег на пригорках выдуло, чернели замерзшие глыбастые борозды.
— Ты смотри! — Ливенцов присел. — Карто-о-шка…
Встал, прошел вперед, вернулся, потом двинулся в сторону. Несколько раз нагибался. На его ладони лежали, свободно умещаясь, три маленьких мерзлых клубня.
— Ну и остроглазый, — сказал Сочилин. — Только на что они, не разгрызть.
— На огне оттают. Людей надо сюда послать, может, что и соберут.
— Не соберут. Чего тут соберешь! Камень, а не земля… Теперь дрова самое главное.
— Про дрова сам знаю, товарищ инструктор. — Официальное обращение означало, что Ливенцов сердится. — Можешь не объяснять. Знаешь сколько вчера людей на заводе умерло? Хоронить не успеваем.
— Знаю, знаю, — вздохнул Сочилин. — Чего ты вспылил?
Некоторое время они шли молча. Снег морозно скрипел под ногами, словно гул прибоя, доносился из лесу шум деревьев под ветром — тревожный, сердитый.
