Попытка генерала Рябышева поймать нашу дивизию с главной рации штаба корпуса, куда мы прибыли уже с час, пока не дала желанных результатов. Я стою у своего танка на опушке редкого леса и ожидаю очередного приказания. Здесь же, на опушке, в двухстах метрах сгрудились автомашины штаба корпуса, возле которых водоворот подходящих и уходящих связных машин. Над нами пролетают немецкие бомбардировщики, и где-то правее рядом оглушающе рвутся бомбы. Выскочив из леса, я вижу, что немцы бомбят опушку, где расположен штаб генерала Баранова.
- Наш лес бомбят? - спрашивает меня Никитин.
- Наш.
- Держись, хлопцы, сейчас и нам достанется трохи от этой собачьей свадьбы, - почему-то со злорадством говорит Гадючка, сидя на носу машины и спустив ноги внутрь своего люка.
- Эй, оракул, придержи язык, а то первая бомба оторвёт тебе его! советует Никитин.
- А що це таке "оракул" ? - интересуется Гадючка.
- Это в Афинах когда-то был такой главный брехун, - смеется Никитин.
Я предчувствую, что Гадючка сейчас "с полоборота заведётся".
- "Юнкерсы"! - угрожающе говорит он, подняв палец к небу, а сам уже заглядывает в люк.
Где-то далеко, влево от нас, разорвалась бомба, а другая oасвистела совсем близко - правее.
- Ага, оракуль, брехун! - кричит Гадючка, успевший нырнуть в машину и захлопнуть люк. - Ховайте, товарищ заряжающий, свой университетский ковпак у башню, а то утеряете.
Гадючка не унимается, но Никитину уже не до него.
- Смотрите, все бегут из леса в поле! - докладывает он свои наблюдения. - Эх, чёрт возьми, выдали себя, теперь они ударят по опушке.
Услышав это, Гадючка, забыв про всё, что до этого было, кричит мне снизу и, как всегда в подобных случаях, уже на чисто русском языке:
- Товарищ командир, поглубже в лес! Раз люди из леса, мы давайте поглубже в лес. Не станут они весь лес бомбить.
- Попробуем, - предлагает Никитин.
Я соглашаюсь, и только наша машина тронулась с места, как неподалёку слева начали пачками рваться бомбы. Взрывы быстро приближались к нам, подгоняя нашего механика. Танк шёл, виляя между толстыми деревьями. Лес гудел, стонал и трещал.
Когда всё стихло, мы по искалеченному лесу вернулись к штабу.
Дымятся разбитые штабные машины, точно белыми голубями, усеяна поляна листками штабных документов. Подбегаю с Никитиным к разбитой машине, из которой торчит антенна. Рядом из воронки поднимается генерал Рябышев и, взявшись за голову, согнувшись и пошатываясь, идёт к другой большой воронке, в которой за двумя толстыми сваленными деревьями Попель бинтует кому-то голову.
