Планета Шекспира | страница 45



На одной планете, или даже в одной солнечной системе мы могли на нее ориентироваться, как на психологический центр вселенной. Ибо тогда у нас была шкала ценностей, ценностей, которые, как мы теперь видим, были ограниченными, но по крайней мере ценностей, дававших нам человеческие рамки, в которых мы передвигались и жили. Теперь же эти рамки разбиты вдребезги, а ценности наши столько раз расщеплялись разными мирами, на которые мы натыкались (ибо каждый новый мир давал нам либо новые ценности, либо же устранял некоторые из старых, из тех, за которые мы цеплялись), что у нас не осталось основы, на которой можно бы было сформировать собственные суждения. У нас теперь нет шкалы, по которой мы могли бы в согласии выстроить наши потери или стремления. Даже бесконечность и верность стали концепциями, различающимися во многих важных отношениях. Некогда мы пользовались наукой, чтобы разобраться в месте, где мы живем, придать ему форму и смысл; теперь мы в замешательстве, ибо узнали так много (хотя лишь немногое из того, что нужно узнать), что уже не можем привести вселенную, как мы знаем ее теперь, к точке зрения человеческой науки. У нас сейчас больше вопросов, чем когда-либо было прежде, и меньше, чем когда-либо, шансов найти ответы. Мы могли быть провинциальны, этого никто не будет отрицать. Но многим из нас, должно быть, уже приходило в головы, что в этой провинциальности мы находили удобство и определенное чувство безопасности. Вся жизнь заключена в окружающей среде, которая куда больше, чем сама жизнь, но имея несколько миллионов лет, любой род жизни в состоянии извлечь из окружающей среды достаточно осведомленности, чтобы сжиться со своим окружением. Но мы, покинув Землю, отвергнув презрительно планету нашего рождения ради более ярких, далеких звезд, непомерно увеличили свое окружение, а этих нескольких миллионов лет у нас нет; в своей спешке мы совсем не оставили себе времени.

Запись кончилась. Хортон закрыл книгу и оттолкнул ее в сторону.

— Ну? — спросил Плотоядец.

— Ничего, — ответил Хортон. — Одни бесконечные заклинания. Я их не понимаю.

14

Хортон лежал у костра, завернувшись в спальный мешок. Никодимус бродил вокруг, собирая дерево для костра, на его темной металлической шкуре плясали красные и голубые отблески языков пламени. Вверху ярко светили незнакомые звезды, а ниже по ручью что-то пронзительно сетовало и рыдало.

Хортон устроился поудобнее, чувствуя подкрадывающийся сон. Он закрыл — не слишком плотно — глаза и принялся ждать.