Он вдруг вздрогнул, дух захватило, будто на качелях. Ламбрекены — да, вот как они называются, он вспомнил, — ламбрекены, прикрывающие стержни, на которых висели занавески, подушка, сунутая им под спину, так что птичка завалилась на бок, и обои — на всем был один и тот же рисунок, и это уже был неслабый фокус, но сердце кольнуло оттого, что обои не доходили до потолка где-то на метр, они поднимались до барьера… нет, планки… или карниза? В общем, что-то отлитое из гипса, а выше шла просто оштукатуренная стена, голубая, как яйцо малиновки, и гладенькая, как детское одеяльце. А он только сейчас заметил это. На две бело-розовые вязаные дорожки, наброшенные на спинку дивана, он обратил внимание, мольберт, втиснутый в угол, на котором красовался пейзаж, как бы начатый и ждущий дальнейшей работы, писанный маслом, любительского уровня даже на взгляд Риффа — тоже заметил, а вот это… Рифф взбил подушку и снова посадил птичку в гнездо.
Он понимал, почему так случилось. Здесь было слишком много вещей, заслуживающих внимания. Каждая мелочь — как лес, где вы можете заблудиться, потеряться в густой листве, в переплете ветвей, в узорах темно-красных жилок, а то и провалиться в дырочку, прогрызенную короедом.
К дивану был придвинут кофейный столик со светло-зеленой стеклянной столешницей. Риффу приходилось видеть бокалы из такого стекла. Середину столика прикрывала белая салфетка, сплошь вышитая крошечными цветочками. На салфетке стояла солидных размеров зеленая стеклянная ваза. Из нее выглядывали живые лилии с листьями, снаружи она была обвязана белой ленточкой, наверно, памятной — может, поясок Майской королевы? И при всем том ваза не являлась доминирующим элементом; было совершенно очевидно, что в этом доме столы — это не столы, а поверхности для выкладки экспонатов, и данный стол не исключение, поскольку, как Рифф мог судить, всей его ловкости не хватило бы, чтобы поставить на столик или поднять с него кофейную чашку, не зацепив самым роковым образом завитков вазы или подвесок стеклянного подсвечника, как в детстве ему никак не удавалось, заплатив десять центов, ухватить металлической лапой в прозрачном ящике игрушку или шоколадку.
А у основания двойного подсвечника из художественного стекла, с парой бледно-зеленых витых свеч с навеки угасшими фитилями, Рифф обнаружил букетик белых искусственных роз. Дальше разлеглась обширная морская раковина, в чьем распахнутом зеве ютилась компания таких же раковин, но поменьше, а рядом с ней чучело рыжевато-красной птицы с зеленой грудкой и длинным темным хвостом с любопытством косилось в корзинку, выстеленную белым кружевом и наполненную… не… не сон… несомый да я же знаю это слово… сонмы, вот… невесомыми сонмами высохших розовых лепестков цвета темного пурпура.
