Вряд ли Лютер Пеннер специально рассчитывал на то, что Хэрриет Гарланд попросту украдет его изобретение и поставит с его помощью весь штат на уши, но так получилось, и она даже устраивала перед Капитолием штата пикеты с плакатами: «Ямам — зеленую улицу!», причем пикетчики выкрикивали: «С нами — к яме!» и распевали гимн «Да будут нашим Маятником Ямы». Разумеется, их много и охотно снимало телевидение. Они стали излюбленной мишенью для остроумия телекомментаторов. Благодаря этому ее благая весть расползалась, как маргарин по хлебу. Мне довелось увидеть наклейку на бампере с надписью: «Мой корень на твой». Менее заметны, хотя и популярны, были картонные подставки для пивных кружек, изображающие черным кружком дыру, с надписью «Кидайте свое… в яму для ихнего ням-няму», ключевое слово в которой цензура заменила многоточием. Худший из обнаруженных на тот момент лозунгов: «Имел я эти ямы!» По крайней мере, по моим представлениям. И, разумеется, всю эту шумную деятельность обозвали — безусловно, заслуженно — «отливной войной».
Я всегда хотел узнать, кто сочинял те сомнительной пристойности лозунги. Это никак не могло быть делом Хэрриет Хэмлин Гарланд. Среди клеток ее мозга не было непристойных, кривлякой она не была и избытком остроумия не страдала. Мне пришло в голову, что, возможно, — это только предположение! — сам Пеннер заранее планировал рекламную кампанию, и Хэрриет присвоила также и его пропагандистские заготовки.
Уж не знаю, по каким причинам — был ли Пеннер обескуражен и разочарован или преследовал определенные цели, — но он исчез не только с моих глаз. И когда я наконец набрался храбрости обратиться к его родителям, то выяснил, что его местонахождение им неизвестно и они ничего не слышали ни о его репутации, ни о памфлете «Нескромное предложение». Я рискнул ознакомить их с этим текстом. Легко догадаться, в какой ужас они пришли. Брови папаши взлетели, как пара вспугнутых птиц. Рот маменьки захлопнулся, как пустой кошелек. Я попытался представить проект их сына в самом выгодном свете, найти такую точку зрения, чтобы они могли бы взглянуть на него благосклоннее.
Отцу Пеннера, который когда-то так яростно (хотя и втихомолку) попрекал Кэлтенборна, нетрудно было понять основные положения философии сына. Мать кое-как с нею освоилась. Однако они так и не восприняли красоту чистой мести — идеи, которую я попытался изложить как можно доходчивее. Я подыскал понятные для них примеры. «Возьмем кукушку, — сказал я. — Месть кукушки чиста, поскольку птица-кардинал, в чье гнездо она подбрасывает свои яйца, выращивает ее потомство, и не подозревая об истинной природе подкидышей. Месть в таком случае приобретает трансцендентальный характер, потому что сама кукушка тоже не понимает, что творит. Кукушка просто ведет себя согласно своей кукушечьей природе и не может похвалиться успехами, поскольку даже не знает, что преуспела.
