Однако я остаюсь при мнении, что секс тут ни при чем. Лютер Пеннер был бесполым, как артикль среднего рода. Я думаю, обвинения в осквернении зубных щеток было вполне достаточно, чтобы побудить его к отмщению. Лютер мог при случае быть таким же ядовитым реформатором, как и его тезка Мартин.
Я выяснил также, что со мной Лютер проявил выдержку, поскольку бывший вожатый сообщил, что он долго получал по почте конверты, в которых не было ничего, кроме вырезанных из газет фотографий мальчиков в плавках. Штемпель на конвертах был местный, а адрес написан расплывшимися чернилами.
История с орфографией в изложении мисс Сьюзи несколько отличалась от версии, которую Пеннер внушал мне. (Я употребляю оборот «внушал мне» сознательно, потому что так это и ощутил: внушал мне.) Она якобы ответила на его остроту и засмеялась, правда, может быть, слишком воспитанно, но никаких жалоб на Лоркина себе не позволяла, — тот, конечно, сущий сухарь, но все-таки человек порядочный. «Мистер Пеннер любит щеголять изысканностью речи, — сказала мисс Сьюзи, — цитирует латинские изречения, французских и немецких поэтов. Но эти несколько строк на каждом из языков — это все, что он знает, вот уж действительно, «где же прошлогодний снег», как у Вийона. Я решила пошутить, по-своему, и процитировала следующий рефрен: «autant en emporte ly vens» (я ведь тоже немножечко учила французский, как-никак стихотворение не из тех позабытых-позаброшенных, эту строчку нынче слышишь то и дело, носится, так сказать, в воздухе). И тут он глянул на меня, как снеговик — лицо у него заледенело, жалко было смотреть, знаете, точно морковка и два уголька, и сразу заторопился уходить, будто вспомнил, что опаздывает куда-то».
Мисс Сьюзи подтвердила подозрение, появившееся у меня незадолго перед тем: Лютер Пеннер запоминал наизусть строчки и изречения из самых разных текстов на самых разных языках, фразы и крылатые словечки, которые, по его мнению, могли пригодиться для его рассуждений о мести, но в самих языках и соответствующих литературах был жалким невеждой.
Потом мисс Сьюзи стала находить шоколадные конфеты, отличные калорийные конфеты в рубиновой, золотой и зеленой фольге, по одной штуке, то на своем письменном столе, то у телефона, в плетеной кошелке, в которой она носила домой книги, на дне вазы с цветами, украшавшей ее каморку; они дразнились, выглядывая из пачки сигарет, что ее особенно огорчало, поскольку курила она в надежде таким образом сбросить вес. При том, что все они — кроме одной, выуженной из застоявшейся в вазе воды, — выглядели так соблазнительно, она не решилась съесть ни одной: кто знает, зачем их подбросили? А вдруг они порченые? Вдруг в них впрыснули какую-нибудь отраву? И потому конфеты, как драгоценные камешки, лежали в пепельнице неделями, пока не теряли товарного вида настолько, что мисс Сьюзи, вздыхая, выбрасывала их в бак с использованными бумажными полотенцами в женском туалете.
