— Хорошие рисунки, — сказал Эштон, снова усаживаясь на кушетку. — А кто художник?
— Это Олуэн рисовал, — ответила Пенелопа, — сын моего дяди Аргуса. Он учится рисовать, чтобы лучше передавать то, что видит, и то, что ему снится.
— Олуэн видит будущее, как Пол? — Эштон налил себе и Пенелопе немного вина.
— Не совсем так. Все это довольно трудно объяснить, потому что мальчики еще очень малы. То есть трудно с уверенностью сказать, как разовьется особый дар каждого. А ты уверен, что хочешь это узнать? — спросила Пенелопа, сделав глоток вина.
— Даже не знаю, как ответить. — Эштон пожал плечами. — Ведь у меня нет совсем никакой информации…
— У нас тоже нет всей необходимой информации. Но кое-что мы все-таки знаем. — И Пенелопа принялась рассказывать о разнообразных дарах, которыми обладали многие ее родственники.
Эштон внимательно слушал, лишь время от времени задавая вопрос. Он все еще не верил Пенелопе, говорившей о различных сверхъестественных способностях своих родственников. Но одно он знал твердо: даже если преследования ведьм и колдунов давно остались в прошлом, семьи Вон и Уэрлок продолжали страдать. От них уходили жены и мужья, матери и отцы отказывались от собственных детей, им приходилось жить отшельниками, а также страдать от недоверия и предубеждений, что испытывали по отношению к ним другие люди. И в какой-то момент виконт вдруг понял, что почти стыдится своих собственных сомнений.
Сидя рядом с Пенелопой, Эштон обнимал ее за плечи, крепко прижимая к себе. Тишина, царившая в доме, казалось, обволакивала их, и виконт не сразу понял, что означала эта тишина. Ведь все мальчики ушли… А слуг в доме не было, если не считать гувернера Септимуса, ушедшего вместе со своими воспитанниками. Так что теперь они с Пенелопой остались одни. Осознав это, Эштон тотчас же почувствовал сильнейшее желание. В тот момент, когда Пенелопа закончила свой рассказ о дяде Аргусе, виконт заключил ее в объятия и поцеловал со всей возможной страстью.
Пенелопа поначалу немного испугалась его пыла, но уже в следующее мгновение забыла обо всем на свете, забыла даже о бокале с вином. Крепко прижавшись к Эштону, она всецело отдалась его чудесному поцелую.
Когда же их поцелуй прервался, Эштон уложил ее на спину, и Пенелопа не противилась. Она чувствовала, как давит на нее его мускулистое тело, и от этого ей стало ужасно жарко, а сердце забилось все быстрее и быстрее. Она со стоном откинула голову, когда он принялся покрывать поцелуями ее шею. Казалось, жар его губ проникал в каждую клеточку тела, а сильные руки, ласкавшие ее, пробуждали желание, становившееся все более острым.
