— Да, я буду ухаживать за ней. — Эштону было все равно, что подумает доктор, — он решил, что не покинет Пенелопу до тех пор, пока не удостоверится, что она пошла на поправку.
— Первым делом пошлите кого-нибудь за мной. Тогда я вам скажу, что нужно делать. Но вы можете погубить ее репутацию, если останетесь здесь с ней. Вы об этом знаете?
— Сэр, у нее в доме живет десяток незаконнорожденных, о которых она заботится. С точки зрения общественного мнения ее репутацию уже ничто не спасет. Во всяком случае, именно так считают многие люди.
— Лицемерные болваны, — проворчал доктор.
— Да, совершенно верно. Не стану с вами спорить. Так вот, здесь с ней живут только мальчики. Больше за ней ухаживать некому. Может, они смышленые мальчики и куда взрослее своих сверстников, но они все же дети. И почти все они, за исключением ее братьев, относятся к ней как к своей матери.
Доктор Прайн сокрушенно покачал головой:
— Да, в этом вы правы. Ну что же… Постарайтесь как можно лучше кормить ее. Побольше еды и питья. Например бульон, тосты с джемом… Ей потребуется обильное питание, чтобы набраться сил. — Доктор Прайн как бы невзначай прикоснулся к грязному платью Пенелопы, которое Эштон повесил на стул, когда раздевал ее. — Почему оно такое мокрое?
— Она пролежала довольно долго на сырой земле, пока я не приехал. Это плохо, верно?
— Да, это очень нехорошо. Но, как я сказал, она молодая и здоровая женщина. Знаете, кто в нее стрелял? Это не было случайностью. Не пытайтесь меня обмануть. Кто хочет смерти этой девушки? А ее хотели именно убить. Ведь если бы пуля попала чуть правее, то ей бы прострелили сердце.
Эштон прекрасно понимал, что доктор прав. Тяжело вздохнув, он пробормотал:
— Я пока не могу точно сказать, кто на нее покушался. Конечно, у меня есть кое-какие подозрения, однако… Я не стану указывать на этого человека пальцем до тех пор, пока не узнаю все наверняка. Могу лишь сообщить, что я не один пытаюсь найти ответ на этот вопрос. Нас много, и все мы непрестанно ищем доказательства. Но если этот человек что-то заподозрит, то все доказательства его виновности, которые нам так нужны, исчезнут вместе с ним.
— Да, понимаю, — кивнул доктор. — Что ж, удачи. — Он покосился на Пенелопу и со вздохом пробормотал: — Сначала — разбитая голова, а теперь — пулевое ранение. До сих пор ей везло, но нельзя до бесконечности искушать судьбу.
Когда дверь за Прайном закрылась, Эштон сел на стул возле кровати и взял Пенелопу за руку. Поцеловав ей ладонь, он прижал ее к щеке. Она не подавала никаких признаков того, что почувствовала его ласку. Более того, она не издавала ни звука все то время, пока доктор осматривал рану, промывал и обрабатывал. И все же она должна была хоть что-то чувствовать — Эштон был в этом уверен.
