— Это всего лишь мой брат Александр. Где карета? — спросил он у Алекса.
— Карета позади меня, — ответил тот.
— Ах, приношу свои извинения. Я так увлекся, любуясь тобой, что не заметил карету.
Эштон обрадовался, услышав смех мальчишек. Раз они могли смеяться, значит, им было уже не так страшно. Он перевел взгляд на Пенелопу.
— Боюсь, что тебе сейчас будет больно.
— У меня и так все болит. Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Поднять тебя с земли, — сказал он, подхватывая ее на руки.
Пенелопа знала, что Эштон старался делать все как можно осторожнее, но все же ей было ужасно больно. Боль была такой сильной, что она, не удержавшись, выругалась. Сейчас, в эти мгновения, ей больше всего на свете хотелось провалиться в темноту беспамятства, которое подарило бы облегчение, или хотя бы закричать, но она не могла себе этого позволить — боялась испугать мальчиков.
— Эштон, — прошептала она, когда он нес ее к карете, — если я умру…
— Ты не умрешь.
— Просто пообещай мне, что ты проследишь, чтобы о мальчиках позаботились.
Он хотел сказать ей, чтобы она не говорила глупости, но решил, что не стоит с ней спорить. Спорить сейчас было бы бессмысленно. Невольно вздохнув, Эштон тихо сказал:
— Обещаю.
— Спасибо. Они все знают, кто их отцы, и тебе это должно помочь.
— Да, конечно. Я уже пообещал, что позабочусь о них, и больше не хочу об этом говорить.
Пенелопе тоже не хотелось думать о смерти, но она знала, что должна сейчас все решить. И обещания Эштона оказалось вполне достаточно, потому что у нее не было сомнений в том, что виконт — человек слова. И теперь, когда эта забота свалилась с ее плеч, она наконец-то вздохнула с облегчением — и провалилась в спасительную тьму.
Эштон вздрогнул, почувствовав, как Пенелопа обмякла у него на руках, и внимательно посмотрел на нее. Грудь ее медленно поднималась и опадала, и его панический страх отступил. Он был даже рад тому, что она потеряла сознание. Тряска в карете, а потом перенос в спальню и укладывание на кровать — все это неизменно причинило бы ей сильную боль, как бы он ни старался не причинять ей лишних страданий. А сейчас, лишившись чувств, она не ощущала боли.
— Рана не должна быть смертельной, — сказал доктор Прайн, тщательно отмывая руки. — Надо только хорошенько за ней присматривать. У нее может начаться жар. Но она молодая и здоровая, и это должно ее спасти.
— Что мне делать, если у нее действительно начнется жар? — спросил Эштон.
— Что вам делать? Вы хотите сказать, что сами будете ухаживать за раненой?
