— Есть и другие мотыльки?
Она помолчала, слегка сдвинув изящные брови над переносицей.
— Есть мужчина… — она снова замолчала.
— Продолжайте.
Она задумчиво посмотрела на меня, потом со вздохом опустилась в кресло.
— Но я его никогда не видела.
— Да?
— Как я уже говорила, ее гримерная расположена рядом с моей. Я слышу их — не речь, как вы понимаете, а так, легкий шум разговора. То ее голос, то его, то опять ее, — она откинулась назад, слегка взмахнув рукой. — Иногда мне кажется, что он — ее учитель, потому что я слышу, как они поют.
— Вот как?
Она кивнула.
— Любопытно.
— Вот и я так подумала.
— Но едва ли это редкий случай в Опере. Может быть, он — действительно ее учитель.
— У нее нет учителя, о котором я бы знала. Думаю, если бы был, она бы сказала мне — мы часто обсуждаем такие вещи.
— Вы сказали, что слышали, как они поют. Вы имеете в виду — дуэтом?
— Иногда. А порой я слышу, как она поет, а он потом говорит потихоньку, как будто комментирует ее пение. Разумеется, это только мое впечатление.
Я кивнул.
— Вам не случалось упоминать этого джентльмена в разговорах с мадемуазель Дааэ?
— Это было бы бестактно, — справедливо заметила она. — Скажите, — продолжила она, выпрямившись с улыбкой, — вы слышали о Призраке Оперы?
— О нем все говорят. Ему приписывают каждый розыгрыш, каждую забытую реплику.
— Некоторые верят, что он существует.
— И мадемуазель Дааэ в том числе?
— Верит, хотя и не признается в этом. Вдобавок, мадам Жири, мать малышки Мег, обслуживающая ложи Большого яруса слева, убеждена в его существовании.
— Она его когда-нибудь видела?
— Нет, но она слышала его голос.
— Опять голоса. Я думаю, мы уже слишком далеко ушли от сути дела, — заметил я. — Я не экзорцист.
— Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, — прямо сказала Ирен Адлер. — Скоро Ла Кальве поправится и снова будет исполнять мою роль, а у меня есть другие ангажементы. Если уж на то пошло, через четыре дня я отправляюсь в Амстердам. Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, — твердо повторила она, словно желая убедить саму себя. — Может быть, виконт и любит ее, но он и сам — всего лишь щенок, такой же новичок в мире интриг, как и она сама.
— А если я откажусь?
Она встала и принялась смотреть на собственную фотографию на каминной полке с непостижимым выражением, склонив голову на бок.
— Если вы откажетесь… — она помолчала, потом продолжила, снова — как будто обращаясь к себе самой, — думаю, тогда мне придется пересмотреть вопрос о моем молчании по поводу вашего инкогнито.
