Прирожденный борттехник
Для допуска к самостоятельным полетам требовалось десять часов налета с инструктором. Борттехника Ф. прикрепили к борту старшего лейтенанта Янкина.
Этот старший лейтенант был совсем не похож на кадрового офицера — слишком хорошо знал и любил свои права, готов был их отстаивать и другим советовал это делать. Когда борттехник Ф. сказал, что, по слухам, двухгодичникам положен двухнедельный отпуск до нового года, но кто ж их отпустит, едва в строй вошедших, — борттехник Янкин. решительно возразил:
— Как это «кто отпустит»? Пишите на отпуск, а если начнут кочевряжиться, сразу пишите прокурору!
Первый полет борттехника Ф. выпал на первый снег. Летели в Зею. Это был традиционный молочный рейс, когда в салоне вертолета на пути туда позвякивают пустые трехлитровые банки в авоськах, принесенные личным составом, а на пути обратно они стоят прочно, полные молока и сметаны. Садились у дороги прямо возле проходной Зейского молокозавода, наполняли тару, рассчитывались, запускались и улетали.
Но сейчас борттехника Ф. не интересовала цель полета. Он сидел в грузовой кабине на откидном сиденье у двери в кабину пилотов и, подсоединив свой шлемофон к бортовой сети, слушал, как командир запрашивает РП, просит разрешения на руление и взлет, говорит «вас понял, взлет разрешили». Рев двигателей нарастает, вибрация пронизывает тело борттехника, он чувствует себя так, словно помещен в гигантскую электробритву, которая еще и перемещается. В иллюминаторе сквозь метельные вихри первого снега, поднятые винтами, мелькают аэродромные постройки, заснеженные вертолеты, люди, сметающие с них снег. Вдруг бритва останавливается и, постояв немного, начинает подниматься, одновременно опуская нос так, что тело борттехника придавливает к стенке, а пустые банки на полу начинают скользить прозрачным звенящим стадом к его унтам.
Они уже в небе. Борттехник смотрит в иллюминатор двери и видит под консолью вооружения неряшливо побеленную землю. Вытертое до третьего корда колесо шасси висит в небе, такое близкое, но уже отделенное пропастью. «Отход по заданию, — слышит борттехник в наушниках. — Азимут 170…». Вертолет закладывает вираж, борттехник цепляется за сиденье, чтобы не съехать, стадо банок, подпрыгивая и дребезжа сквозь гул, бежит к двери, борттехник останавливает банки ногой в косматом унте. Солнце ползет по дополнительному баку, фейерверком вспыхивает в баночном стекле. Синее морозное небо за бортом, пар изо рта — все гудит, переливаясь, вибрируя — уже не бритва, а камус, поющий в губах неба.
