— Тише, тише! — Маренн только крепче прижала мальчишку к себе. — Я тебе помогу, не плачь!
Она чувствовала, что и сама готова разрыдаться — от жалости, от разочарования, от бессилия.
— Не надо бояться, все будет хорошо! — голос ее дрожал, как она ни старалась скрыть собственное отчаяние.
Казалось, мальчишка понял ее, наверное, уловил интонацию и затих. Чувствуя, как тяжело колотится сердце, Маренн, задыхаясь, поднялась на холм. Подошла к церкви, толкнула входную дверь. Дверь со скрипом приоткрылась. Старый священник молился, стоя на коленях перед образом Богоматери. Когда дверь открылась, он обернулся. Она стояла на пороге, в распахнутой шинели, с растрепанными, засыпанными инеем волосами, на руках держала мальчика. По щекам беззвучно текли слезы. За спиной полыхал пожар. Молча она прошла в зал. Дверь закрылась с протяжным скрипом, похожим на плач. Подошла к священнику, опустила ребенка на пол. Мальчик с радостью бросился к старику.
— Деда Герасим…
— Илюшка, — тот радостно обнял его, прижимая к себе. — Это же Илюшка, Авдотьин внучок.
Вскинув голову, он взглянул на Маренн с недоумением и затаенным страхом.
— Спасите его, — попросила она, голос едва слушался, срываясь. — Это все, что я смогла сделать.
Она обессиленно прислонилась спиной к колонне и опустила голову, сжав руками виски.
Отпустив ребенка, священник, шаркая разбитыми сапогами по полу, приблизился к ней, взял за локоть.
— Что с вами, фрау? — спросил участливо, стараясь заглянуть в лицо. — Вам плохо? Илюшка, — повернулся к мальчику. — Принеси воды.
— Нет, нет, не надо, — Маренн мотнула головой. — Сейчас все пройдет. Мне нужно идти.
— Куда же вы пойдете? — запротестовал он. — Вы вся дрожите, вы замерзли. У меня печка, я обогрею вас…
— Не надо. Благодарю.
Отстранив руку старика, Маренн распрямилась.
— Кто вы? — спросил старик, внимательно глядя на нее. — Почему вы с ними? Зачем на вас этот мундир?
— Я говорила, я австриячка, — Маренн грустно улыбнулась. — У меня не было выбора. И нет.
— Но как вас зовут? — священник взял ее за руку, и показал на Илюшку, присевшего на обледеневшее полено у разбитого иконостаса. — Он должен знать, кто спас ему жизнь.
— Мария. Мария-Элизабет, — смахнув слезу со щеки, Маренн взглянула на поблекший образ Богоматери. — Мария. Это имя звучит одинаково на всех языках. Ведь так, — она перевела взор на священника. Слезы непослушно набегали на глаза, и они поблескивали, как два темных омута, почти черные от переполнявших ее горьких чувств.
