Мы научились любить своё оружие. Оно стреляет серебряными пулями, которые всегда попадают в цель, у него винты из нержавеющей стали, позолоченные магазины с гравировкой «Долг, Честь, Родина», а вместо прицела — бриллианты в три карата.
Я счастлив, потому что я в армии, в этой роте — счастлив, что я солдат.
Взяв в руки оружие во имя Прекрасной Свободной Земли, мы стали профессиональ-ными военными, американцами-патриотами. Мы готовы убивать азиатов и штыками, усеянными рубинами, делать рваные дырки в их кишках. Дух штыка убивать, а убивать, чёрт возьми, весело!
Мы дисциплинированы и умеем работать командой — вот две кардинальные армейские доблести. Из толпы пухлых сынков и разобщённых типов мы превратились в прекрасно подогнанные друг к другу части поджарой, коварной убивающей машины.
Мы — личности. Мы обладаем достоинством и самоуважением. Мы добились этого. Мы можем носить униформу и прошли такую проверку, которую не всякий выдержит. Мы больше не жалкие мудаки, моющие посуду и заливающие бензин. Мы солдаты! Соль Америки! Мы мужественны и лояльны. И у нас есть гордость и образцовый вид.
Наше обучение завершено. Военные песни гипнотизируют нас. Мы начинаем любить армию. Нам следовало бы поступить в неё раньше. Армия научила нас ненавидеть. И ненавидеть легко.
Мы ненавидим Люка-Азиата не только за то, что он вьетконговец, но и за то, что он, жёлтый косоглазый вьетнамец, всего лишь недостающее звено между обезьяной и человеком, что он навоз, урод и козёл.
Мы — разъярённая толпа линчевателей в балахонах, сшитых из звёздно-полосатых флагов, и с сердцами, алкающими убийства…
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ…
В конце начальной подготовки с присвоением очередных званий поступают приказы отправляться на повышенную одиночную подготовку.
Ребята станут поварами и телеграфистами, механиками и водителями. Немногие избранные поедут в форт Сэм-Хьюстон, чтобы стать военными санитарами, все прочие получат назначение в пехотную школу повышенной подготовки именно для того, чтобы наверняка угодить во Вьетнам.
Я был уверен, что армия найдёт для меня более подходящее применение, нежели роль протянувшего ноги пехотинца.
Поэтому, получив своё предписание на руки, я онемел, оцепенел, окоченел. Потом начал истерично хохотать над абсурдностью происходящего — единственная нормальная реакция, которую я смог себе позволить. Меня назначали в 3-ю Учебную бригаду в Форт-Полке для прохождения пехотной школы. Я направлялся в северную часть форта, в зловещее место, известное как «Тайгерлэнд», ещё на девять недель подготовки. Как никогда я чувствовал себя пушечным мясом…
