— Дженкинс! — как-то разорялся Дуган, — ЧЁРТ ПОДЕРИ, ПАРЕНЬ…ПОЧЕМУ ТЫ ШЕВЕЛИШЬСЯ? ХВАТИТ ИГРАТЬ С КАРМАННОЙ РАКЕТОЙ, НОВИЧОК! ОПУСТИ РУКИ. ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО МАНДАВОШКИ, ПУСТЬ ОНИ ЖРУТ ТЕБЯ.
Дженкинс снова пошевелился.
— ДЖЕНКИНС, В ЧЁМ ДЕЛО…ТВОИ МАНДАВОШКИ СЕГОДНЯ УСТРОИЛИ РОДЕО?
— Никак нет, сержант-инструктор.
— ТОГДА, БЛЯ, НЕ ШЕВЕЛИСЬ!
— Слушаюсь, сержант-инструктор.
Дуган всегда начинал с угроз пустить в переработку весь 2-ой взвод, если мы «не справимся с программой» и не начнём работать, как хорошо смазанная машина. Особенно разорялся по поводу марша в сомкнутом строю и обещал, что не видать нам белого света, пока не отработаем его, как следует. Он поливал нас руганью и редко когда повторялся. И снова гонял.
Ребята получали посылки из дома. Обычно в них присылали неуставные предметы: жвачку, конфеты, печенье, радиоприёмники, журналы, комиксы и гражданскую одежду. Посылки вскрывались в специальной комнате, и «контрабанда» изымалась до конца учебного периода.
Однажды вечером после ужина Дуган застукал солдата, бросившего окурок на его любимую траву у казармы.
— Миллер! Ты хотел убить мою травку? Подними бычок! Разбери: табак на землю, бумагу и фильтр в карман. А теперь отжался пятьдесят раз, придурок.
Миллер двигался недостаточно быстро, и Дуган врезал ему по зубам, отчего тот растянулся на земле.
— САЛАГА…БУДЕШЬ ПОДЧИНЯТЬСЯ МНЕ КАК САМОМУ ГОПОДУ БОГУ! ПОНЯТНО?
Миллер сел, раскинув ноги. Сплюнув кровь, он пригрозил доложить в службу генерального инспектора о грубостях Дугана.
Дуган сделал шаг вперёд и снова вмазал Миллеру, уже сильнее — голова чуть не отлетела.
— Я СКАЗАЛ, ЧТО Я БОГ В ЭТОЙ РОТЕ…БЫСТРО ПОДНЯЛ ОКУРОК!
— Ты скотина! У меня кровь течёт…
Глаза Дугана остекленели. Он смотрел вниз на солдата и сжимал кулаки.
— НУ ТАК ЧТО Ж! ОТ КРОВИ ТРАВА РАСТЁТ ЛУЧШЕ. ПОДНИМИ БЫЧОК, ИЛИ Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТЕБЯ ПОКАЛЕЧУ!
Миллер скривился, поднялся, положил окурок в карман, сплюнул кровь, упал и стал выполнять приказание.
— Четыре, пять, шесть…
— Громче, Миллер…Я не слышу тебя.
— Слушаюсь, сержант-инструктор. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…
— ГРОМЧЕ!
— СЛУШАЮСЬ, СЕРЖАНТ-ИНСТРУКТОР! ДВАДЦАТЬ ОДИН, ДВАДЦАТЬ ДВА…
От постоянного напряжения, жары и усталости ребята часто выходили из себя, вспыхивали ссоры.
В нашей роте разные были люди: уличные хулиганы и маменькины сынки, фермеры и сводники, чистильщики обуви и телевизионные продюсеры, деревенские увальни и городские мошенники, большой выбор разнорабочих, механиков, заводских трудяг, выпускников школ и колледжей и, конечно же, светловолосых голубоглазых американцев, героев школьных футбольных команд.
