Свой первый стокгольмский год, самый яркий и наполненный по ощущениям, Машка посвятила поиску несовершенств в устоявшейся веками местной юриспруденции. К концу года такое отверстие нашлось, и она быстро расширила его до размеров воронки, причем устье ее направила в сторону оставленной на время отчизны. Начиная со второго года и далее везде, без остановки, воронка эта начала засасывать все больше и больше адвокатского товара из России — в основном из Москвы и Питера. В общем, дело пошло…
К концу третьего года Машка стала отказываться от дел, где контракты между клиентами не превышали трех миллионов. Исключения она в силу своей сердобольности делала только для русских варягов — профессиональных, но плохо защищенных соотечественников-хоккеистов, из тех, что потоком начала скупать шведская хоккейная лига. К середине четвертого года она открыла в Москве филиал Адвокатского Бюро «Мария Вайль и партнеры» и стала незаменима в крупных делах, затрагивающих миллионные интересы участников шведско-российского рынка. Начиная со дня открытия филиала, Машка перешла на режим жизни: две недели — здесь, две — там.
«Не представляю, что бы я делала без Лерки, — каждый раз думала она о подруге детства, возвращаясь в Москву, к образцовому порядку в делах филиала, вплоть до последней бумаги. — Нужно будет передать ей в управление дела по музею, — в итоге решила она. — И Левку взять на зарплату, хватит ему в пятьдесят три года в интеллектуальных бездельниках числиться, вместе с Леркой — потянет!»
Музей этот Машка не придумывала специально. Он выплыл как-то сам по себе. Просто, когда в позапрошлом году один из ее клиентов, высокообразованный проходимец, удачно лавирующий между нефтью и антиквариатом, открыл в Москве Аукционный Дом Искусств, то первой его — и Машка была в этом абсолютно уверена — не рекламной, а вполне тихой и по-хорошему незаметной акцией стало дарение провинциальному музею лучшей в России коллекции Екатерининского стекла.
«Меценатство… — подумала она в тот момент, и виски резко сдавило стальным обручем. — Частный Музей истории русского меценатства». — Она поняла, что нащупала необходимое… Тогда-то впервые за долгие годы и кристаллизовался в памяти тот дурик, Фалалеев. Но только теперь уже Машка так о нем не думала.
…Когда она впервые попала в дом к Фалалееву, знаменитому хироманту или хирологу — Машка так никогда и не смогла определить разницы — это было как раз в промежуток между Левкой и Жаном-Люком. Лева к тому времени уже открыто спал с Леркой и серьезно собирался на ней жениться, чему Машка искренне была рада, потому что для Левки это опять было без номера, но зато очень по-настоящему. К Машке в это время активно приставал Генрих, Левкин друг. Он как раз развелся с женой, той самой, из однокомнатной квартиры, и подбирал очередной состав для ее укомплектования.
