– Поди, дочка, глянь, чего там люду понадобилось, – гам на улице бульканье в котле начал заглушать. – Очереда дурман-травы дождусь, тоже выйду.
Я как из сенец выскочила, так и обомлела. Все Заречье за нашей оградой собралось. А шум-то стоял! Батюшка с чудотворной иконой благословенья направо-налево раздавал, бабки семечки лузгали, кумушки языки чесали, молодежь зубоскалила, ребятня галдела без продыха.
– Доброго здоровьичка всем. С чем пожаловал, Воля Васильевич? – я – не дура, смекнула, конечно, с какой целью разодетый парень у калитки мнется. – Не захворал ли часом? Погляжу, с лица совсем спал, похудел, осунулся…
От грянувшего хохота листья с тополей посыпались. Кузнец побагровел.
– У вас товар, у нас кузнец… тьфу… купец, – дружок его лучший, Ромаш, не дал опростоволоситься.
– Погодь, Ромаш, – обрел голос кузнец. – Сам разберусь.
Отодвинул друга и ступил во двор.
– Замуж за меня пойдешь, шутница? Рушника молодцу не пожалей!
– Как тетушка Прасковья, меня взрастившая, отца с матерью сироте заменившая, скажет, так и поступлю, – в притворном смирении я потупила очи.
А улыбка-то насмешливая губы мои кривила.
– Вот и славно, с первыми холодами свадьбу и сыграем, – выглянула из дома рекомая. – Удивила старую – я, грешным делом, опасалась, что норов свой, Настёна, непростой начнешь выказывать!
Я аж взвилась вся.
– Да хоть две играйте, но без меня!
– На кого голос повышаешь, девка неразумная! Пойдешь! Я слово родительское дала!
– А меня спросила, прежде чем посулами бросаться?! – я притопнула ногой, наскоро растеряв напускную покорность. – Не пойду!
– Седины мои не позорь! Я сказала, пойдешь!!!
– А вот и не пойду! За него точно не пойду!
Заречинцы наслаждались бесплатным представлением. Скоморохи такого не казали, как две разозленные, орущие на друг дружку, бабы.
– А за кого пойдешь? – нехорошо прищурилась тетка.
– Да хоть за чёрта кудрявого! Лишь бы люб был!
Гордыня мне очи застила, сама не видела, потом люди добрые поведали, мол, народ, крестясь, в ужасе назад подался, а батюшка чуть икону не выронил.
– Думай, что язык твой мелет, юродивая!
– Я своим словам хозяйка, кому попало не раздаю!
Озлилась тетка Прасковья, за косу мою толстую одной рукой схватилась – не вырваться – а в другой нож на солнышке блеснул. Кинулся Воля наперерез, но не успел. Отхватило лезвие острое косу длинную, богатство девичье, да по самый затылок.
Тихо-тихо стало в округе, будто умер кто.
– Возьми! – сунула мне тетка в руки отхваченное. – Решай, кому подаришь: жениху, родней одобренному, иль черту окаянному!
