– Ради бога! – простонала старушка, все еще плача, и жестом снова попросила его замолчать.
– Ну, ну, успокойтесь, – горько посмеиваясь, сказал Микуччо и спрятал пустую сумку в карман. – Я привез их в подарок ей, но сейчас оставляю вам одной, тетушка Марта. – Он выбрал лимон и поднес его к носу старухи. – Понюхайте, тетушка Марта, понюхайте, как пахнет наша родина. Подумать только, я ведь даже пошлину за них заплатил!.. Ладно. Но помните, вам одной. А ей от моего имени скажите: «Желаю удачной карьеры!»
Подхватил с пола чемоданчик и ушел. Но на лестнице вдруг пал духом: один-одинешенек ночью в огромном чужом городе, так далеко от родных мест, обманутый, униженный, опозоренный… Он вышел на крыльцо – дождь лил как из ведра. У него не хватило мужества пуститься в путь по незнакомым улицам под таким проливнем. На цыпочках Микуччо вернулся, поднялся по лестнице на один марш, сел на верхнюю ступеньку, облокотился о колени, обхватил голову руками и беззвучно заплакал.
Когда все отужинали, Сина Марнис снова зашла в каморку. Ее мать тоже заливалась слезами в одиночестве, меж тем как из зала доносились веселые голоса и смех гостей.
– Он что, уже ушел? – удивленно спросила она.
Не поднимая на нее глаз, тетушка Марта кивнула головой. Сина постояла, задумчиво уставившись в пространство, потом вздохнула:
– Бедняга…
И тут же, без перехода, улыбнулась.
– Погляди, – сказала ее мать, уже не утирая слез салфеткой, – какие он привез тебе лимоны.
– Ой, какие дивные! – подпрыгнув, воскликнула Сина. Прижав руку к груди, она другой рукой стала накладывать на нее лимоны.
– Не надо, слышишь, не надо! – возмущенно запротестовала мать.
Но Сина, пожав плечами, бегом бросилась в зал, выкрикивая:
– Сицилийские лимоны! Сицилийские лимоны!
