Американка | страница 39
И Аландец надел темные очки, которые в то время он носил, почти не снимая, поскольку втайне считал, и не без оснований, что похож в них на одного популярного французского киноактера. Возможно, он также надеялся, что это напомнит Лорелей Линдберг о той жизни сливок общества, которой они прежде предавались гораздо чаще, чем теперь, когда из-за забот о ребенке, повседневных хлопот и пошатнувшихся дел им стало не до этого. Да еще покупка участка и дома влетела в копеечку.
Аландец носил темные очки, чтобы не видно было выражение его лица. И порой — вот в такие моменты, как теперь, — Сандра была совершенно уверена в правоте слов, сказанных Черной Овцой в белом «ягуаре» — что Аландец-де безукоризненен, «только не больно утруждает свои мозги. Уж я-то знаю, как-никак я его брат».
Или у него не все дома, как говорили в Поселке, куда они скоро должны были переехать. За темными очками скрывалась пустота.
Маленький Бомбей.
Не позволяйте себя обманывать. Лучшая пашима — это не шелковая смесь.
Пашима с вплетением шелка — дешевка.
Не то чтобы совсем ничего не стоящая, но не самая лучшая и эксклюзивная, какую мы ищем.
(Маленький Бомбей, и все ткани.)
Лорелей Линдберг разговаривала с подругой по телефону:
— Моя девочка слишком часто плачет.
— Когда моя дочка плачет. Что случается очень часто. То я теряю веру в жизнь. Почти.
— Тогда я теряю мою хватку, мое мужество, мое… все.
Выключила «Героин» и включила радио.
Из радио зазвучало:
«Наша любовь — континентальное дело, он приезжает на белом „ягуаре“».
Не было никого, кто бы не слышал этот шлягер в те времена.
— Почему это… я не знаю, — говорила Лорелей Линдберг в телефон. — Я не могу этого понять. Странное чувство.
Полиэстер появился как рафинированная копия настоящего шелка.
Современный полиэстер легко спутать с настоящим шелком.
Но скажите мне, какой в этом смысл?
И шелковая собачка выбралась из-под стола, выключила радио и снова поставила «Героин».
Она направилась к двери — и тут вошел Черная Овца.
— Фу-фу. Ммм, здесь пахнет МЫШЬЮ.
День рождения, грянувший через несколько дней, начался с того, что Сандра вошла в спальню, где на двуспальной кровати (супружеской постели, как ее еще называли) в одиночестве лежала Лорелей Линдберг и ждала, претворяясь, что спит, когда ее разбудят. Она прекрасно знала, что это был за день, и тщательно подготовилась ко всем потехам, которые он предвещал. Лорелей Линдберг любила дни рождения, особенно свой собственный. Сандра держала в руках деньрожденный поднос и пела деньрожденную песенку своим тоненьким слабеньким голоском: