— Продано джентльмену за три миллиона долларов, — стукнул молотком аукционист. — Как прикажете — доставить сервиз вам на дом или сами увезете его?
Загорелой рукой Каттер смахнул все восемь фарфоровых приборов на пол. В зале воцарилась мертвая тишина.
— Вывести его! — приказал охранник.
Полицейские окружили Каттера, но он их словно бы и не замечал. Перед его глазами стояло бледное лицо Чейенн со страдальческими глазами. По ее щекам текли слезы.
Его затея — унизить и оскорбить ее перед всей публикой — удалась как нельзя лучше. Но удовольствия он не получил. Он вел себя непозволительно.
Опять нахлынуло чувство одиночества, но теперь к нему добавились сожаление о содеянном и отвращение к себе.
Пьяный дурак, что он наделал?!
Зачем? Неужели он не понимал, что ее боль — его боль?
Стирая слезы с горящих от стыда щек, Чейенн въехала на аллею, окаймленную самыми высокими в городе дубами и магнолиями. Дом окружали бесконечные зеленые лужайки и розовые азалии, достигавшие здесь такой невероятной вышины, что на их фоне даже большой особняк Лордов казался крошечным.
Каттер вел себя с присущим ему цинизмом и лишний раз доказал, что не способен любить. Он презирает ее больше, чем жители Уэст-Вилла в пору ее детства. И он не отстанет, пока не получит желаемого.
Он искренне считает ее женщиной самого низкого пошиба, способной отдаться за деньги. А какое жестокое и мрачное лицо было у него, когда он оскорблял ее перед всей публикой!
Она смахнула слезу.
На острове, когда Каттер разбил стекло и овладел ею, он тоже проявил твердость характера, но ведь тогда он любил ее. И она его. Чейенн выносила под сердцем его ребенка, он же бросил ее, и ей поневоле пришлось выйти замуж за нелюбимого.
Он отец Джереми. Сейчас он желает воссоединиться с ней ради ребенка. Да и она...
Нет! Боже упаси! После всего того, что было! Каттер — холодный, бездушный человек!
Ее мать, женщина довольно свободного поведения, презираемая обществом, ни разу, ни разу за всю свою жизнь не легла в постель с мужчиной, который ей не нравился.
Нет, нет, Каттера следует гнать от себя!
Но ведь она боится его не меньше, чем боялся брата Мартин. Именно сочувствие и толкнуло ее к младшему Лорду: находясь в Италии, в Сорренто, она захотела сфотографировать глицинию и попросила стоявшего под ней Мартина посторониться; он согласился на том условии, что она с ним выпьет. В беседе он страстно жаловался на своего ненавистного брата, и именно тогда Чейенн прониклась к нему сочувствием.
