— Кто сказал?
— Давай не будем….
— Они его там поджаривают на медленном огне. Он в больницу к теням ходит?
Мы называем их тенями, пациентов той больницы.
— Да. Это ты туда перестал ходить.
Он сел:
— На следующей неделе приду.
— То же самое ты говорил на прошлой неделе.
Он кивнул:
— Не знаю, мне больше не хочется.
— Никому не хочется, но ведь они нас ждут. Или что, дать им утонуть в собственной моче?
Он задумался. Потом произнес:
— А почему бы нет?
— Иди ты к черту.
Мы засмеялись.
Потом приехали родители Святоши. Они не задавали много вопросов: только поинтересовались, как чувствует себя Бобби и когда Святоша выйдет из больницы. Они уже перестали делать попытки понять своего сына, просто всякий раз дожидались последствий его поведения, а потом старались снова привести все в порядок. Вот и сейчас они приехали, чтобы уладить ситуацию: похоже, они намеревались сделать это очень деликатно, никого не побеспокоив. Отец Святоши принес с собой кое-что почитать.
Бобби выразил им свои сожаления: дескать, он не хотел зла их сыну.
— Конечно, — ответила мама Святоши и улыбнулась.
Отец оторвал глаза от книги и любезным тоном произнес фразу, которую часто говорят наши родители:
— Этого нам только не хватало.
Однако выяснилось, что у Святоши не все гладко. Его хотели оставить в больнице для наблюдения: когда речь идет о голове, ничего нельзя знать наверняка. Нас отвели к нему; казалось, его родителей больше всего заботит белье — часто ли его меняют. Мы слепо верим в то, что спасение мира — в мелочах.
Святоша знаком подозвал Бобби, тот подошел поближе. Они о чем-то поговорили. Потом, как обычно, махнули друг другу рукой на прощанье.
Я остался с Бобби подписывать бумаги для больницы, получать рецепты и рекомендации — родители Святоши уже уехали. Выйдя на улицу, мы увидели Луку.
— Почему ты не зашел?
— Ненавижу больницы.
Мы шли на трамвай, плотно закутавшись в пальто, дыша туманом. Было поздно, в темноте таилось одиночество. До самой остановки мы молчали. Трамвайная остановка ночью, в холод и туман — идеальное место. Слова только самые необходимые, ни единого жеста. Взгляд — лишь по делу. Мы общались, словно суровые мужи древности. Лука хотел знать, что произошло, мы ему объяснили. Я рассказал о визите к матери Андре. В кратком изложении эта история представлялась еще более нелепой.
— Вы сумасшедшие, — сказал Лука.
— Они ходили проповедь ей читать, — промолвил Бобби.
— А она? — спросил Лука.
Я рассказал про монаха. Примерно в тех словах, в каких нам это преподнесли. И про то, что Андре — его дочь.
