И почти без паузы прибавила, что несколько месяцев назад от нее ушел муж… Это удивило нас еще больше, поскольку прозвучало, как еще одна причина (причем, может быть, самая главная), что она вынуждена снимать угол у чужих людей, несмотря на то, что располагает не только дачей, но, как немного погодя выяснилось, еще и двумя квартирами.
Она смотрела на нас такими глазами, словно мы ненароком уличили ее бог знает в чем, не то в ужасном преступлении, не то в извращении, но готова на всё — пострадать, подвергнуться самому жестокому осмеянию.
У нас с тетушкой, естественно, хватило такта и выдержки, не развивать эту тему дальше.
— Может быть, для вас это слишком дорого? — строго поинтересовалась у нее тетка.
— Да… То есть нет… То есть, конечно, я готова, — почему-то покраснев, и в то же время с оттенком чопорности произнесла она. — Я хочу заплатить сразу за весь сезон. А если вы позволите пожить еще месяц-другой, то и за это время…
— Это уж как вам угодно, — деликатно и коротко кивнула тетка.
С взвинченной искренностью, неприятно граничащей с экзальтированностью, Александра Степанова принялась благодарить ее. И тут же полезла за деньгами. Высокомерная замкнутость и униженность, замешанная на чувстве вины, сменялись у нее с необычайной быстротой.
Как бы там ни было, в целом я, скорее, прониклась к теткиной постоялице симпатией, чем антипатией. Несмотря на изрядно запущенные, как сейчас говорят, имидж и прикид (что, на мой взгляд, непростительно даже для тех, кто проводит в поэзии «упадническую линию») природа-матушка наделила ее миловидностью и статью. Примирительно настраивало, располагало также сквозящее во всем ее противоречивом облике что-то одухотворенное, нищенски трогательное, похожее на мольбу. В ней, безусловно, не было тени наглой бесцеремонности, напора. Щепетильность, пусть и чрезмерная, качество совершенно нелишнее в людях. А по нынешним временам так просто редкостное.
Я оставила женщин одних, так как до отъезда еще собиралась сделать питательную маску из перезрелой тетушкиной земляники, принять солнечную ванну и привести в порядок ногти. Гигиенические процедуры способствовали самопознанию и всегда доставляли мне колоссальное самостоятельное удовольствие. По крайней мере, не меньшее, чем результат, заставляющий окружающих мужчин делать стойку, а женщин мурлыкать и играть коготками.
Между тем моя словоохотливая тетка, как заправский экскурсовод, принялась водить нашу новую знакомую по своим владениям, с гордостью демонстрировала, как складно и крепко устроено хозяйство, клумбы, сад с огородом. Время от времени до меня долетали тетушкины пояснения: вот эту резную скамеечку покойный супруг изготовил собственноручно, а затейливый каменный колодец сложен еще покойным отцом. Словом, все главное, фундаментальное построено здесь мужскими руками, на века, а самой ей остается лишь поддерживать хозяйство в приличном виде: разводить цветы, развешивать занавесочки. Мол, живет она себе поживает; и среди этой роскоши разговаривает с дорогими покойниками, как с живыми.
