— Хайни, ты герой. Это тебе вместо Железного креста.
Хайнц развернул жёсткие клочья обёрточной бумаги и с умилением обнаружил внутри кусок копчёной колбасы и слипшийся брюквенный мармелад. В отрадно увесистой фляжке что-то булькало. Когда он отвинтил крышечку, запахло вином.
— Слушай, Хайни, ну и зануды эти парни из твоей охраны, я, пока уламывал их, едва не поседел, — возбуждённо разглагольствовал Эрвин, а Хайнц без лишних слов радостно вгрызался в колбасу, с любовью глядя на огненно-рыжие лохмы Эрвина, — не верилось, что такие жизнелюбивые патлы смогут когда-нибудь поседеть. У самого Хайнца волосы были хорошо приспособлены под седину — светлые, пепельно-русые. Да и весь облик Хайнца, не слишком крепкого для своих семнадцати лет, ещё по-мальчишески тонкого, был сработан словно бы с дальним расчётом: мягкие меланхоличные черты приятного лица обещали в будущем обрести интеллигентскую сухую остроту, просторный лоб — стать ещё более высоким за счёт небольших залысин, а чуть близорукие, всегда затенённые серые глаза — скрыться за стёклами очков, которые, несомненно, очень бы ему пошли.
Колбаса оказалась чертовски твёрдой, мармелад и вовсе напоминал доисторическую окаменелость, а вино было препаршивым и сильно разбавленным, но всё-таки это была пища богов. Хайнц жевал с таким усердием, что в ушах стоял хруст, а Эрвин тем временем рассказывал. История с Хайнцем стала почётным примером, способным при случае воодушевить прочих рядовых отделения, и теперь Людеке хоть и горланит по-прежнему, но не рукоприкладствует, поскольку солдаты глядят на него уже волками, а не побитыми собаками. Красавчик и аккуратист Хафнер ходит с разбитым опухшим носом и, судя по отдельным случайно обронённым им фразам, готовит Хайнцу индивидуальный апокалипсис. Гутман непонятно зачем попёрся в санчасть и продемонстрировал там дежурному фельдшеру два выбитых зуба в ладони и две дырки в дёснах, на что фельдшер, сполна подивившись такому кретинизму, резонно заметил, что существует лишь один-единственный доступный ему способ восполнить утрату: посадить зубы на сверхпрочный клей. «Вообще, этих двух поганцев теперь едва над полом видать», — заключил Эрвин. Фрибель был вызван на Ковёр оберштурмфюрером, очевидно решившим ради разнообразия на время перейти из области мифов в разряд вещественных явлений, и получил грандиозный разнос за работу с личным составом. Всё отделение собралось под окнами штаба послушать отзвуки бури библейского размаха, обрушившейся на голову подловатого и туповатого Фрибеля. Оберштурмфюрер, как и положено всякому мифическому существу, оказался истинным громовержцем. Хайнц давился вином от разбиравшего его хохота, покуда Эрвин приводил зубодробильные эпитеты, которыми начальство сполна наградило незадачливого командира отделения.
