Исповедь моего сердца | страница 59



— И почему, если это всего лишь Природа? Если Мина, как и любой из вас, — всего лишь Природа?

Иногда, словно бы очнувшись, она осознавала всю глубину своего падения… В такие моменты, онемев от потрясения и горя, она уединялась и, преклонив колена, просила Бога помочь ей. Однажды в странном приступе такого раскаяния она сказала матери, что ее следует немедленно покарать — связать ей руки и ноги, отнести на болото и утопить ее грешное тело в трясине; однако не прошло и часа, как вернулась другая Мина, которая с еще большей горячностью, состроив презрительную гримасу, стала насмехаться над глупцами, принявшими всерьез ее «глупую болтовню».

Потом Мина начала намекать, что, когда ребенок родится, она отдаст его отцу, чтобы тайна наконец открылась.

— Тогда все поймут, сразу же, как только увидят это.

И она снова смеялась жестоким, режущим слух смехом.

Однако, будто бы в издевку, тайна так и не открылась, не получила своего разрешения, ибо накануне родов (по подсчетам врача) Мина сбежала из губернаторского дома вверх по реке, скрылась — одна или с сообщником — и больше никто никогда не видел ее в долине Чатокуа.

Дети долго молчали, потрясенные услышанным. Милли, Дэриан и шестилетняя Эстер. Потом вдруг, как если бы старая Катрина намеренно обманула их, Милли закричала:

— Нет, Катрина, неправда, ненавижу эту твою историю!

(Потому что, хотя Милли была уже почти взрослой, ей минуло семнадцать лет, и она сто раз, с тех самых пор, когда была еще крошкой, слышала сказку про дочь королевского губернатора, чувствительная натура ее была такова, что каждый раз она ждала другого, настоящего конца. Того, который должен был венчать эту историю.)

Но Катрина, оскорбленная, с достоинством встала со стула, стоявшего у очага, закутала худые плечи в теплую вязаную шаль и сказала со своей обычной загадочной интонацией:

— Едва ли у вас, мисс, есть право ненавидеть подобные истории, будто вы не одна из Лихтов и кровь этой обреченной девушки не течет в ваших жилах, — оставив Милли, Дэриана и малышку Эстер в недоумении ломать голову над ее словами.

«Адамов грех…»

В деревне Мюркирк мало что было достоверно известно об Абрахаме Лихте и его таинственной семье (если они действительно представляли собой «семью»); но, начиная с того осеннего дня 1891 года, когда Абрахам Лихт впервые объявился здесь верхом на лошади, чтобы неожиданно предложить свою цену на аукционе, где продавалась церковь Назорея, было выдвинуто и обсуждалось столько предположений, столько слухов скрупулезно анализировалось и выдавалось за истину, что едва ли не у каждого жителя в округе было собственное мнение по этому вопросу.