В описываемое время ему было около пятьдесяти, но он выглядел очень хорошо, унаследовав счастливую внешность от отца, который, в свою очередь, походил на брата, а они не зря считались красивейшими государями Европы. И женолюбие Александр тоже унаследовал от них… да и вообще, оно было в крови у всех потомков Петра.
Александр знал, что его статная, высокая, на редкость пропорциональная фигура лучше всего смотрится в мундире, а оттого это была его любимая одежда. К ношению ее он приучался с детства. Форма сидела на нем как влитая, как-то особенно щеголевато, грудь выделялась, талия казалась очень тонкой, плечи широкими.
Разумеется, он не носил постоянно один и тот же мундир. В годовщину какого-нибудь сражения надевал форму полка, особо отличившегося в бою; удостаивая своим посещением бал, приезжал в мундире того полка, в котором некогда служил хозяин или отец хозяйки. И Александру очень нравилось, когда окружающие догадывались, почему он надел тот или иной мундир.
Однако сейчас мадемуазель Шебеко смотрела на него, и в голову не приходило ни единой мысли, почему император нынче выбрал генерал-фельдмаршальский лейб-гвардии Павловский полк. Она не разбиралась в военных тонкостях, а самое главное, была слишком изумлена обращением. Минуло лет пятнадцать с той поры, как ее называли этим забавным уменьшительным именем! Она почти забыла, как оно звучит. И меньше всего ожидала, что к ней так обратится император.
Честно говоря, Вава думала, что государь ее недолюбливает. В общем-то, было за что. Его любовную связь с Ольгой Калиновской расстроили не без Вавиного участия. И она не удивлялась, что его обращение с немолодой фрейлиной было самое прохладное, хотя и безупречно вежливое. Но сейчас он смотрел не враждебно, а скорее растерянно.
– Что вам угодно, Ваше Величество? – спросила она, кланяясь.
– Э-э…
Казалось, он никак не может решиться начать разговор, и Вава, за минувшие годы не утратившая нюха и пронырливости, вдруг ощутила знакомый ветер. Он дул с той стороны жизни, на которой плелись интриги, где обитали тайны, порхали с ветки на ветку хихиканья, переглядки, шепотки и прочие атрибуты, всегда сопровождающие интрижки, а также значительные, большие интриги. И у Вавы даже сердце заныло – до того она истосковалась по этому миру, наскучалась по подлинным, в высоком смысле, интригам.
– Чем могу служить, государь? – шепнула она интимно.
И Александр Николаевич решился:
– Я слышал, будто госпожа Леонтьева, директриса Смольного, ваша родственница, – произнес он, глядя в лицо Вавы. Государь по-мальчишески смущался, даже щеки порозовели.
