Как ребенок, подражающий, словно обезьянка, своей матери, он наконец сумел овладеть этим словом.
- Да, - сказал он. А затем, чуть слышно прошептал:
- Помогите мне.
Если говорить об одобрении вообще, то полученное от Хью оставляло, так сказать, желать много лучшего. Но теперь она может выступить против Гилберта, против любого из тех, кто посмеет оспорить ее действия.
- Да, брат мой, - сказала она, покачивая его, прижав к себе, словно убаюкивая ребенка. - Я помогу тебе побороть болезнь, я помогу тебе сохранить это место, каких бы трудов мне это ни стоило.
Глава 4
Лопата в чьих-то более мощных, чем у других руках, звякнула о промерзшую землю и заскрежетала, словно по поверхности льда, и этот неожиданный звук напугал лошадь сэра Гилберта. Выругавшись, он осадил отпрянувшее животное.
- Мне это не нравится, - сказал его товарищ Данстэн.
- Мне тоже, - ответил Гилберт, натягивая поводья. Его лошадь замотала головой и зацокала копытами в знак протеста, привлекая к себе удивленные взоры работающих крестьян.
- Они ужасно хотят поглядеть на него хотя бы одним глазком. - Данстэн бросил ненавидящий взгляд в сторону курятника.
Гилберт не стал опровергать слов Данстэна, он знал, что его приятель, храбрый рыцарь, говорил правду, хотя его несколько удивляло, что более молодой, чем он, рыцарь выражал свое беспокойство. Обычно на такие откровения отваживался только похожий на отца Уолтер.
Весь отряд рабочих за сегодняшнее утро лишь погрузил в жидкую грязь собственную обувь и лопаты - это было все, чем они могли похвастаться. Новость о поимке Ротгара распространилась, как огонь по степи, среди крестьян Лэндуолда. После каждой брошенной лопаты мерзлой земли, после каждого удара ногой или утрамбовочного бревна наступал перекур, во время которого все бросали многозначительные взгляды в сторону темницы Ротгара. Вся эта картина напоминала созыв двора бывшим господином поместья в Лэндуолде, а сам он сидел на троне, возвышаясь на куче куриного дерьма.
- Повторяю, Гилберт, я начинаю сожалеть о том, что мы заключили договор, когда Хью получил удар в голову.
Казалось, лошади Гилберта передалось удивление ее седока, она попятилась немного назад и заржала, почувствовав, как сжали его ноги ее бока. Гилберт успокоил разволновавшееся животное и, вновь овладев им, попытался каким-то образом прореагировать на неожиданное признание Данстэна. Никто из тех, кто, казалось, хотел выступить вместе с ним против Марии, не считал нужным заговорить с ним об этом. Плотно сжатые челюсти и губы Данстэна говорили об упрямстве этого человека, умевшего настоять на своем, не говоря уже о его налитых кровью глазах и темных мешках под глазами.
