.
Соловьев верил, что у русского народа есть внутренние силы для самоизлечения. Но он также допускал, что галлюцинации могут привести к национальной катастрофе. Это необыкновенно точное описание характерного недуга русской крайней правой было опубликовано ровно сто лет назад, задолго до появления современной психиатрии. В то время положение России было устойчивым: еще не грянула революция 1905 года, еще не выступила на сцену «черная сотня» и концепция «русофобии» еще не была изобретена. Но и тогда бытовала твердая вера в воображаемые заговоры, а позднее она стала важной частью идейного антуража крайней правой. Если в спокойные времена находятся люди, готовые воспринять явно абсурдные идеи, то насколько же усиливается опасность погружения в коллективное безумие в период подлинных катастроф!
Эта тема заслуживает особого внимания, и в дальнейшем мы не раз к ней вернемся. Сказанное, впрочем, не означает, что каждый, оказавшийся в правой части политического спектра, разделяет описанные фантазии. Либеральные и умеренные националисты с негодованием отвергают их.
Как провести линию раздела между умеренными и крайней правой? Есть простое правило. Надо отличать тех, кто ищет причину бед России исключительно в интригах и махинациях внешних и внутренних врагов, и тех, кто готов вглядеться в самих себя, кто способен к самокритике и может внять призывам к покаянию.
Выше отмечалось, что политическая паранойя — не удел одной страны. Ее можно обнаружить повсюду, хотя и некоторых местах она более заметна и интенсивна. Случилось так, что в русской истории с ней можно встретиться чаще, чем в истории других стран. Почему? Даже если бы мы знали больше о динамике групп, о том, что возбуждает подозрительность и злобу, дает выход гневу и проецирует чувство вины, мы все равно не нашли бы удовлетворительного ответа. Ксенофобия стара как мир. Она обнаруживается у популистских движений и крайних правых группировок во многих странах, она была одной из важных черт сталинизма. Но это не совсем тот феномен, что мы взялись описать: феномен борца с химерами и фантомами, коллективного Дон Кихота. Он воюет с ветряными мельницами, повсюду обнаруживает отвратительных, закоснелых в злобе великанов, использующих против нашего героя пагубные западни и хитроумные уловки. Такой Дон Кихот не смешон и не трагичен, у него нет черт избавителя, им движет лишь ненависть, опасная и для него самого, и для других.
