Я еще утром заметил, что Мак не такой, как всегда, но теперь, когда увидел его встревоженное лицо с грустным-грустным отпечатком и его большие, дико блуждающие, подведенные глаза, положительно испугался за него.
Он протянул мне свою белую, сухую руку, но продолжал сидеть.
— Простите меня, — сказал он тихим, слабым голосом. — Мне что-то не по себе. Я не могу продекламировать вам Ромео. Мне ужасно досадно, что я побеспокоил вас напрасно, но я надеюсь, что вы придете ко мне еще раз, когда мне будет получше.
Я уложил его в кровать и укрыл валяющимся тут же старым тряпьем. Он полежал несколько минут, потом посмотрел на меня и сказал:
— Я не забуду вас, Л., когда сделаюсь знаменитым и могущественным. Вы были так любезны со мною, несмотря на мою бедность, я никогда этого не забуду. Мне скоро представится удобный случай, очень скоро, и тогда…
Он не окончил этой фразы и стал бормотать отрывки из своей роли, а через несколько минут заснул. Я осторожно вышел из комнаты и пошел за доктором. К счастью, мне удалось довольно скоро найти одного доктора, и вместе с ним я вернулся на чердак к Маку. Он продолжал спать; потом, рассчитавшись с доктором, я ушел домой, потому что на следующий день должен был выехать с ранним утренним поездом.
С тех пор я не видал больше несчастного Мака. Люди, которые живут всю жизнь на шесть шиллингов в неделю, недолго собираются умирать, раз пришли к убеждению, что пора умирать; так и безумный Мак, два дня спустя после того как я был у него, нашел удобный случай и отошел в вечность.
Глава XIII
Квартиры и квартирные хозяйки
На Восточной железной дороге меня в первый раз заставили приплатить за багаж, и с тех пор я ненавижу эту линию железных дорог. Я не спорю, что моя корзина весила больше того количества фунтов, которое полагается провозить даром на один пассажирский билет, но актеры своими постоянными путешествиями приносят так много доходов железным дорогам, что правление железных дорог смело могло бы делать им льготы. Однако служащие на станции Бишопсгейт были неумолимы.
Напрасно я старался уверить их, что моя корзина «легка, как перышко». Они поставили ее на какую-то шаткую, небольшую платформу, подвигали вправо и влево какую-то штучку на перекладине и потом подали мне какой-то дурацкий счет в 4 шиллинга и 4 пенса; я, конечно, отказался принять его и объяснил, что он мне совсем не нужен, и потому они могут его оставить себе на память, но все мои штуки и уловки не помогли, пришлось заплатить требуемую сумму.
