Сначала мы увидели клубы пыли, потом появился белый фургон. Фургон мне знаком, хотя никогда раньше я его не видел. Память застряла в петле, поскольку я вспоминаю то, что еще не случилось, порядок вчерашних и позавчерашних событий смешался с событиями, предшествующими пожару. Здесь и сейчас сталкиваются с там и тогда, и в какой-то миг я вижу Манхэттена Уайта и Могильщика стоящими в моем номере в «Огненной птице» среди всепоглощающего пламени, тогда как я, обнимая тебя, лежу посреди пустоты. Мгновение проходит, ноты памяти перенастраиваются с шума на симфонию.
Выйдя из машины, Манхэттен Уайт направился к домику. Отто внезапно исчез. Сынок Уайта в перепачканной мороженым и соплями рубашке остался на заднем сиденье, играет с кусачками.
— Меня зовут Уайт. Мы встречались.
— Меня Эрик.
— Знаю. Некоторые называют меня Манхэттеном, но достаточно и Уайта. Я так понимаю, Эрик, вы химик.
— Да.
— У меня к вам один вопрос: зачем?
— Вы не могли бы выражаться немного яснее?
— Зачем я проделал весь этот путь? Зачем мне знакомиться с вами? С какой стати нам поддерживать вас, когда у меня есть сотня парней, которые в состоянии сделать то же самое? Чем вы лучше их?
— Я не знаю тех, о ком вы говорите, поэтому не могу судить, лучше я или хуже.
— Мне говорили, что вы открыли окно к Богу.
— Случайно. Это был эксперимент.
— Так вы этим хотите заниматься?
— Я хочу сделать нечто такое, чего не делал еще никто.
— Повторю свой вопрос. Зачем?
— Трудно сказать. Может быть, чтобы найти ответы на кое-какие вопросы о Боге. Я знаю только, что у меня есть требуемые для такой работы качества, концентрация и терпение. Я знаю также, что немногие другие занятия доставляют мне такое же удовольствие.
— Мы здесь не для того, чтобы потакать вашим увлечениям или помогать в поисках ответов о Боге. Наше дело — получать здесь прибыль, не привлекая к себе ненужного внимания. Ваша задача — организовать здесь для нас лабораторию, за что вам хорошо заплатят.
— Как скажете. Давайте посмотрим.
Уайт открыл три замка на передней двери. Внутри дом выглядел так, словно семья ставших жертвой коллективной агорафобии затворников провела здесь лет десять, держась на баночном пиве, замороженных обедах, сигаретах и телевизоре, и была в конце концов изгнана племенем пьяных обезьян, явившихся на роторных снегоочистителях.
— Что за шум? — спросил я. Определить источник удалось не сразу, звук был такой, словно кто-то царапал ногтем мокрое оконное стекло. Нет, не ногтем, а тысячью ногтей.
