— Почти угадал.
Провода донесли до меня твою улыбку.
— Голубовато-зеленые.
— Так говорят хироманты.
Перед тем как уйти от тебя, я снял с холодильника твою фотографию и положил в сумку. На ней ты смеешься, тепло и солнечно, и на столике перед тобой высокий стакан с зонтиком. Но фотография мне ни к чему. Как и тогда, когда я разговаривал с тобой по телефону, твое лицо встает столь же ясно и отчетливо, как если бы ты была сейчас в шаге от меня.
— В правом глазу, там, где голубого больше, чем зеленого, есть большое пятнышко. На переносице у тебя маленькая припухлость. На левый глаз постоянно падает локон, на правой щеке, в уголке улыбки, крохотная родинка.
— Вот это память.
— Память у меня ужасная. Но я легко представляю тебя, когда слышу твой голос.
— С памятью я тебе помогу.
— Заполнишь пропуски?
— Ага. У меня это хорошо получается.
— Пока я тебя вижу.
— Мысленно или наяву?
— И так, и так.
Ты вздохнула, и пробежавшие по проводу волны окатили меня покоем.
— Скучаю. — Ты первой нарушила молчание. — Пожалуйста, если сможешь, возвращайся сегодня.
— Постараюсь. Я тоже по тебе скучаю.
Мы попрощались. Прежде чем повесить трубку, я еще с минуту слушал монотонный электрический гул проводов. Потом открыл стеклянную дверцу, и в будку ворвались мили тишины.
* * *
Дом был разорен, заброшен, заколочен, загажен, продан, снова заселен, снова разорен, снова заброшен и заколочен. Он стоял в четырех милях от мотеля-призрака, и мы с Отто расположились на крылечке. Небо здесь казалось огромным, растянувшимся во все стороны светящимся голубым полотном с такими громадными облаками, что оставалось только удивляться, как это они не падают на землю.
— Он еще крепок, — заметил Отто тоном ребенка, убеждающего себя, что ни под кроватью, ни в чулане никого нет. — Знаешь, если кто-то заявится, так просто они внутрь не попадут.
— Если явятся федералы, будет уже не важно, крепок он или нет.
— Я не о федералах. Я о тех, кто будет искать тебя. О тех, кто сильно на тебя зол. О противоправном вторжении и окупаемости.
— Отто, на кого мы собираемся работать?
Всем заправлял некто по имени Хойл. Поставки, снабжение, распределение — все было в его руках. Последнее слово оставалось всегда за Хойлом. Ему была нужна не кислота. Не кислота заставляет людей желать еще кислоты. Хойлу требовалось то, что пробуждает дремлющий инстинкт, тягу иметь Больше, и он пробуждал этот инстинкт, не жалея сил. Отто с Хойлом не встречался ни разу, но знал кого-то, кто его знал. Этого «кого-то» мы и ждали на крыльце заброшенного и заколоченного дома.
