– Сымпровизируйте! – скомандовала Дина.
Пирошников продолжил круговые движения лишь одной левой, а правой принялся делать возвратно-поступательные движения в сторону зала, как бы гоня туда невидимые волны.
– О! Да у вас талант! – насмешливо воскликнула она.
– А говорить? Что говорить? – обеспокоенно спросил он, не переставая размахивать руками.
– Говорить нужно два слова. Первое – «Мо! Мо! Мо!». Низким голосом, медленно и протяжно.
Пирошников начал мычать.
– Мо!.. Мо-о!.. Мо-о-о!..
– Отлично! – похвалила она.
– А второе? – поинтересовался он.
– Второе высоким голосом, быстро: «Кизэй! Кизэй! Кизэй!» Как удар хлыстом!
– Мо, мо-о-о, мо-о-о, кизэй, кизэй, кизэй! – с удовольствием повторил он.
Ему начинало это нравиться. Идиотизм крепчал с каждой минутой.
Они повторили все вместе с движением.
– Ну вот. Примерно так, – сказала Дина.
– А что это значит? Мо? Кизэй?
– Это на древнекхмерском. «Мо» – это просто «тихо». А «кизэй» означает «Вселенная слышит тебя и меня».
– Так длинно?
– Да. Это иероглиф, – невозмутимо отвечала Дина.
Пирошников вернулся к себе и некоторое время тренировался перед зеркалом, беззвучно мыча «мо» и шепотом выкрикивая «кизэй». При этом не забывал делать пассы. То и другое выглядело, как ритуальные танцы папуасов в Новой Гвинее.
Внезапно пришла из лавки Софья и сухо проговорила:
– Владимир Николаевич, вас там спрашивают.
Пирошников не успел полностью сбросить с лица остатки выражения «кизэй» – довольно зверского, надо признать – так что Софья отшатнулась в ужасе.
А Владимир Николаевич прошел в магазин, где у полок дожидалась операционистка Серафима.
– Вот я пришла, – простодушно сказала она.
– Здравствуйте, Серафима Степановна, – провозгласил Пирошников, слегка недоумевая: зачем она пришла?
Но она молчала и смотрела на него, будто ожидая чего-то. Пирошников смутился. Да еще Софья вертелась рядом, навострив уши и как бы поправляя книги на полке.
– Зайдемте ко мне, – предложил он.
Они перешли в жилище Пирошникова. Он усадил женщину за стол, а сам собрался готовить кофе. Но не обнаружилось фильтров, да и чашки все были грязные и ожидали мытья в раковине умывальника. Серафима смотрела на него с улыбкой.
Пирошников смущенно развел руками и уселся за стол.
– Извините… А вот… откуда у вас это имя… несовременное такое… – он не нашелся спросить ничего лучшего.
– Это родители. Они верующие. Хотели, чтобы я была, как ангел, – улыбнулась она.
– Шестикрылый?
Она рассмеялась, кивая.
