Паровоз пожирает рельсы. Рельсы из серебра.
Они убегают вдаль. Но их всё равно съедят.
Красота: в предутренних сумерках тонут поля.
Впереди белые башни. Смитфилд. Мясной рынок.
Рассвет золотит фермеровR в добротных костюмах,
Свиноподобных, вместе с вагоном пока -
чивающихся. На уме у них кровь и окорока:
Ничто не спасёт от сверкающих мясницких ножей.
Их гильотина шепчет: "ну как, ну как, ну как?"...
А дома ободранный заяц лежит в тазу.R И уже
Его детская головка - отдельно,
нафаршированная травой.
Содраны шкурка и человечность. Съедим, съедим,
Как набор цитат из Платона, съедим, как Христа.
Эти люди так много олицетворяли собой -
Их мимика, их улыбки, круглые их глаза...
И всё это нанизано на палку,
на змею-трещотку,R на вздор-
ную бамбуковую погремушку.
Боюсь ли я капюшона кобры?
В каждом её глазу - одиночество гор,
Гор, с которых предлагает себя вечное небо.
"Мир полон горячей крови,
в нём каждой личности след!"-
Говорит мне приливом крови к щекам рассвет.
Но конечной станции нет - одни чемоданы.
Из чемодана разворачивается "Я", как пустой костюм,
Заношенный, потёртый; и набиты карманы
Билетами, желаньями, шпильками, помехами, зеркалами.
"Я обезумел!" - зовёт паук, взмахивая множеством рук.
Этот чёрный ужас множится в глазах мух.
Мухи синие. Они жужжат, как дети,
В паутине бесконечности.
Их привязали разные нити
К одной и той же смерти.
28 января 1963
Воздух фабрикует крючки.
Вопросы. И все - без ответов.
Блестящие, пьяные, как мухи,
Поцелуи которых жалят невыносимо
В глубинах чёрного воздуха под соснами летом.
Я помню
Мёртвый запах солнца в дощатых каютах,
Жёсткость парусов -
Солёных, длинных, натянутых простынь...
Если хоть раз ты увидел Бога -
Всё, что потом - уже неизлечимо.
Если тебя вот так, целиком захватило, - просто
Так, что не осталось ни крохи;
Ну чем излечиться,
Если на асфальте у соборов старых
Извели тебя, утопили
В солнечных многоцветных пожарах?
Что - лекарство? Облатка причастия?
Или прогулка
Вдоль тихой воды?
Или просто память?
Или черты Христа, по одной,
Высмотреть в лицах полевых зверюшек,
Почти ручных, питающихся цветами?
Так малы их надежды, что им уютно,
Как гному, в его умытом домишке
Под листьями вьюнков. Но тогда
Значит, не бывает любви, а только нежность...
