Ничей не наставник, ничей не вассал,
Насытившись корочкой хлеба,
Он русскую смуту по-русски писал
И веровал в русское небо.
Другой герой поэзии Чичибабина — Гоголь. "В злую высь воспарил не писательский, нет — мифотворческий гений".
Пронзительная искренность дает поэту право упрекнуть Есенина в том, что тот "как слепой смотрел на свет". Ценя есенинский талант и упрекая Есенина за то, что тот "задрав штаны бежит за комсомолом", Чичибабин называет его "за стол посаженным плебеем":
Хоть был и неуч и позер,
Сильней, чем ценим,
Ты нам во славу и в позор,
Сергей Есенин!
Эти строки — реакция на попытки сделать из глубокого, печальнейшего, но далеко не гигантского лирика, какого-то национального идола. Так же как Есенина запрещали, так потом — опять не по поэтическим — только по политическим, а точнее националистическим соображениям из него захотели слепить фигуру, которая должна была заслонить, если не Пушкина, то хотя бы Лермонтова и Блока… Журнал "Наш современник" очень об этом хлопотал, а раньше и "Молодая Гвардия" старалась, да выдохлась…
Чичибабин — поэт был весьма неудобный для идеологических нянек. Кто-то из партийных критиков сказал, что он «позорит фронтовое поколение», а по типу своей неуживчивой поэзии он и верно принадлежал к тем, кого называли «крикунами и эстрадниками», то есть к поэтам "медного века".
В здоровом стаде, которое лет двадцать властно, хамски и безграмотно командовало литературой, вдруг завелся… верблюд! Пойди, докажи, что не так…
Вот потому-то его официально и не было. Только в самом конце восьмидесятых годов стихи его стали издавать в Москве.
А в 1990 году за книгу «Колокол» поэт за четыре года до смерти получил государственную премию.
22. ДЕЖУРНЫЙ ПО АПРЕЛЮ (Булат Окуджава)
Это статья, как и большинство в этой книге, сделана из радиопередачи по «Свободе», а передача — результат наших с Окуджавой разговоров в разные годы.
Когда в 1957 году стали появляться пленки (огромные бобины тогдашних магнитофонов) с записями песен Булата Окуджавы, мало кому из нас приходило в голову, что в русской поэзии рождается но¬вый жанр. Конечно, романсы и песни сами по себе — не новость, даже романсы Вертинского — поэта, композитора и артиста одновременно, но полвека спустя после него возникший Окуджава оказался явлением особым.
Песни, разве что за исключением старых народных, имели текст "попроще", без глубокой образности, без особой сложности ассоциаций, метафор — короче без всего того, что делает стихотворный текст поэзией.
