Появились котелки с кипятком, железные кружки, сухари. Началось чаепитие.
Беседа с Беляком затянулась допоздна. Встречаться часто не было возможности, поэтому пришлось за один раз обсудить многие вопросы.
Беляк поразил всех своей находчивостью, уверенностью, с которой он действовал, своими навыками подпольщика. Уже сказывалось его трехмесячное пребывание в стане врагов.
После ужина Добрынин, Костров и партизан Дымников пошли проводить Беляка. В лесу стояла непроницаемая тьма, вокруг было тихо, и только чуть-чуть шумел в листьях мелкий дождь.
— Экая темень! — передернул плечами Беляк. — Ну и глухомань! Тут сам черт ногу сломит.
— Благодать!… — сказал Добрынин. — Люблю такую погоду. А помнишь, Карпыч, как мы с тобой ночевали около Кривого озера прошлой осенью? Вот такая же погодка была, дождичек накрапывал, а мы в шалашике, на хвое лежали… Тепло, уютно, и до чего же приятно!…
— Помню, Власыч, помню! — отозвался Беляк. — А сколько утром уток взяли? А?
— Что-то много… Удачная зорька была. Эх, времечко дорогое!… — тяжело вздохнул комиссар.
Шли один за другим, «волчьим следом», как было принято говорить у партизан. Впереди шагал Сергей Дымников, хорошо знавший все лесные тропы.
Вскоре дождь перестал, но небо оставалось темным, беззвездным. С озера, густо заросшего камышом, потянуло прохладой. Обойдя озеро, путники вышли на большую поляну к заброшенной, ушедшей в землю избушке. Около нее устроили привал, закурили.
— Этой хатенке лет за сто, пожалуй, а все живет, — нарушил тишину Сергей Дымников.
— Тебе она знакома, Сережа? — поинтересовался Костров.
Дымников усмехнулся. Еще бы не знакома! Не одну ночь провел он в этой хатке. Отец-покойник лесничим был и всюду таскал Сергея за собой. Любил отец эту избенку. Днем тут хорошо! Полянка чистая, солнечная, родничок недалеко… Тут жил когда-то объездчик. Сергей забыл его фамилию. Кулаки в двадцать девятом году убили. И его и жену топорами порубили…
— За что? — спросил Беляк.
— Коммунист он был, в раскулачивании участвовал, вот они до него и добрались…
Костров поднялся, замигал карманным фонариком и вошел в открытую дверь избушки.
Деревянный, с большими трещинами пол, облупившаяся печь, затянутые густой сеткой паутины углы. В двух оконцах сохранились стекла. Тишина. Костров погасил фонарик и несколько секунд постоял в раздумье.
— Ну, пошли, товарищи, — сказал комиссар, и Костров вышел из избушки.
Беляка проводили до леспромхоза. Дальше он пошел один. Партизаны отправились обратно.
