— Вот так мы с ним и познакомились, — заключил Беляк.
— Микулич… — проговорил как бы про себя Зарубин. — Имя это или фамилия?
— Фамилия, — пояснил Беляк. — Звать его Демьяном Филипповичем.
— Какое впечатление он произвел на тебя? — спросил Добрынин.
— Надежный старик. Веселый, но на фашистов крепко зол. Мы с ним в первый же день кое-что наметили. Он город знает как свои пять пальцев. Все о тебе, Федор Власович, спрашивал: как ты, да что ты, жив ли, здоров ли. Старуха у него совсем глухая… Угостила нас яичницей и маринованными грибами. Микулич по случаю знакомства притащил откуда-то поллитровку настоящей московской… Он так долго за ней ходил, что я, грешным делом, подумал: уж не в храме ли господнем он хранил эту поллитровку? Ну, тут мы, конечно, и вас помянули.
— Хороший старик. Давненько я его знаю. Из одних мест мы, из-под Брянска, — улыбнулся Добрынин.
— Он все сокрушается, что умрет и детей после себя не оставит, — сказал Беляк.
— Это у него самое больное место, — пояснил Добрынин. — А по кладбищу водил тебя?
— Водил. Показал мне такие дыры и склепы, что в них роту солдат спрятать можно. Знатное кладбище. А я-то!… Сколько лет прожил в городе и ни разу не был там.
— Ну, а как с могилкой доктора Войнова? — пошутил Пушкарев.
— Обошлись без нее.
Беляк рассказал, что уже установил связь с Наташей — официанткой столовой на немецком аэродроме, с Ольгой — телефонисткой центральной станции, с Карецкой — медсестрой немецкого госпиталя, с учителем Крупиным, бывшим директором ресторана Баклановым, железнодорожным мастером Якимчуком.
— Тут листовки немецкие ваши ребята показывали, а у меня вещь поинтересней есть, — сказал он. — Вот послушайте, что немцы про нас пишут. — Он достал из кармана листок бумаги. — Это из берлинской газеты. Карецкая перевела. «Поведение нашего противника в бою не определяется никакими правилами. Советская система, создавшая стахановца, теперь создает красноармейца, который ожесточенно дерется даже в безвыходном положении… На том же исступлении построена советская промышленность, беспрестанно выпускающая невероятное количество вооружения. Русские сопротивляются, когда сопротивляться нет смысла». Вот как запели!
— Значит, начинают понимать, с кем имеют дело, — сказал Пушкарев.
— Выходит, так…
— Да… Но борьба только начинается. — Пушкарев встал из-за стола, подошел к двери землянки и крикнул дежурному, чтобы тот принес кипятку. — Они еще не так запоют, но поздно будет, — жестко сказал он, возвращаясь на место.
