Русь Европейскую — Московской не зови:
Да, мы изнемогли под тяжестью тумана,
Да, мы еще несем проклятье Чингиз-хана,
Но соль варяжских волн гудит у нас в крови!
Но вот и Новгорода младший брат.
Довмонтовой стены тяжелый камень.
Высоких контрфорсов мощный ряд,
Что держит многотонными руками
Массив стены, с которой не палят
Уж двести с лишним лет... (Тогда войсками
Был полон город, и последний гром
Здесь грохотал, разбуженный Петром.).
Взгляни с верхушки круглой Кутекромы
На ижицу сливающихся рек,
Забудь про стены, храмы и хоромы,
Запомни только плавных вод разбег,
Да там лесов зубчатые изломы,
Которые и наш неровный век
Переживут... Но сосны-великаны
Не знают ближних леспромхозов планы!
Слияние Великой и Псковы
Заполнено сиренью и церквами,
И тишиной, и уханьем совы,
Живущей до сих пор между зубцами...
Собора шлемовидные главы
Слегка фосфоресцируют ночами,
И город от Поганкиных палат
До Запсковья молчанием объят.
Клубком свернулась ночь в начале лета
И спит в глазницах звонницы пустой,
Пока ее трехглазые рассветы
Не выметут лучистою метлой
Из трех беленых арок. Три кометы
На миг хвосты расстелют над росой...
Смотри восход — сквозь звонницу! Такого
Нигде ты не увидишь, кроме Пскова.
(Псков 1970)
... И снег на площади — бумага.
Условны черточки людей.
А там — всего-то два-три шага
От освещенных площадей —
И вот Приказная Палата
С огромным в темноте крыльцом,
И в эту темноту куда-то
Углом врезающийся Кром.
Он непомерно вертикален.
А две замерзшие реки
Лежат и сходятся в провале,
Где снег летит на огоньки.
В ночи от Троицкой громады
До двух мостов — по триста лет...
Тут Арсенал. Обрыв от сада.
Глубокий снег. Глубокий след.
На три или четыре века
Нас только трое: я, да ночь,
Да ветер, падающий в реку,
Чтобы смолчать и не помочь.
А за рекой Козьма с Демьяном
Грозят бунтарским куполком,
И звонниц черные прораны
Бредут по снегу босиком.
От них до той кинорекламы
Пятьсот шагов да триста лет,
Ворот вневременная рама,
Глубокий снег, глубокий след.
