— Я уже написала, — ответила она тихо.
— Ну и прекрасно! Потерпите…
— Мне велели прийти через восемь лет! — В ее больших глазах появился блеск.
Я устало откинулся на подушки. Да, я знал эти дела. Из десяти тысяч заявительниц лишь одна способна была рожать.
Повторные исследования попросту не имели смысла, врачи нужнее были в других местах.
— Я устал сегодня, поймите меня правильно. Я ничего не могу для вас сделать, — я заставил себя произнести эти слова, зная, что убиваю этим ее последнюю надежду. — Может… хотя нет, это бессмысленно. Поверьте, я вам искренне сочувствую. Вы… играете на каком-нибудь инструменте? Или, хотите, я пришлю вам несколько книг?
Скрежетнула щеколда, и легкие туфельки простучали по лестнице. Я даже не поднял головы — знал, что остался один. Улегся поудобнее, но сон в этот вечер не скоро пришел ко мне.
Через два дня я буквально налетел на нее на улице, когда она выскочила из дистилляторной с полным ведром воды. Ее отшвырнуло в сторону, ведро перевернулось, вся вода разлилась. Бормоча слова извинения, я поднял ее, затем наполнил ведро свежей, еще теплой водой. Когда мы шли через рынок, я пригласил эту несчастную женщину к себе на чай.
Она вся дрожала, когда я расстегивал ей блузку. У нее было стройное, худое тело, кожа на груди, животе и бедрах почти без пятен, сухая и шершавая на ощупь. Эта шершавость показалась мне неожиданно приятной, кожа не была липкой, но горячей и как бы обсыпанной мелким морским песком.
Потом, когда мы пили обещанный чай, в этой улыбчивой женщине с искрящимися глазами невозможно было узнать поникшую, грустную Эмму. Я толкнул ее в плечо, подмигнув:
— Ну, так как там на самом деле было с этой дистилляторной?
Ее смех напоминал звон колокольчиков.
— Я ждала минут тридцать, пока ты, наконец, вышел за водой…
— Приходи завтра… нет, завтра я работаю с Элизабет. Тогда послезавтра. А на завтра возьми это, — я протянул ей ампулу.
— Не надо, — отклонила она мою ладонь, обхватив ее маленькими тонкими пальцами, — я лучше приду послезавтра.
Вот так было с Эммой, Артур. Ты мне можешь не поверить, но мой нерациональный порыв пошел на пользу человечеству — она действительно забеременела. А я… я с самого начала чувствовал, что очень нужен ей. Это прекрасно — быть кому-то нужным, нужным настолько, что заменить тебя никем нельзя. Возможно, именно поэтому я вдруг ощутил, что и Эмма нужна мне и что я не могу уже обойтись без нее. Это и есть то, что называют любовью, Артур? Ты чувствуешь то же самое по отношению к своей Терезе? Наверно, я смешон, глупо спрашивать о таких интимных вещах, но ведь до сих пор я был всего лишь орудием, никого не интересовало, что мне нравится и могу ли я полюбить.
