— Клянусь Октаи Буренесущим! — пробормотал Локланн. — Только женщина могла вообразить, что мы… Ты сказал, что вернулась?
Она кивнула.
— Чтобы вести переговоры. У меня нет законного права обсуждать условия перемирия, но практически…
— Тихо! — рявкнул он. — Откуда ты вернулась?
Она замолчала.
— Это не имеет отношения…
Вокруг было слишком много лишних глаз. Локланн отдал приказ начинать тщательный грабеж города. Потом повернулся к девушке.
— Поднимись со мной на борт корабля. Там мы поговорим.
Она на миг зажмурилась, губы шевелились. Потом она посмотрела ему в глаза. (Он вспомнил когуара, которого однажды поймал в сеть). Она сказала бесцветным тоном:
— Да, у меня есть другие доводы.
— Как у любой женщины, — засмеялся он. — Но ты не любая, далеко не любая!
— Я не об этом! — вспыхнула она. — Я хотела сказать… Нет, Мари, молись за меня!
Раздвигая бойцов, Локланн пошел к трапу. Она последовала за ним.
Они миновали свернутые паруса, спустились с галереи. Люк в нижнюю часть трюма был открыт, можно было увидеть грузовые камеры и кожаные петли-наручники для рабов. На галерее стояло несколько часовых. Они облокотились на пики, вытирая пот, текший из-под шлемов, перебрасываясь шутками. Когда Локланн провел мимо девушку, часовые приветствовали его восхищенно-завистливыми репликами.
Он открыл дверцу.
— Ты раньше видела наши корабли?
Верхняя часть гондолы включала в себя длинную комнату. Она была пуста, если не считать рам для спальных гамаков. За перегородкой находился крошечный камбуз и, наконец, на самом носу — комната с картами, навигационными приборами, переговорными трубами, окна которой давали хороший обзор во время полета. Под оружейным стеллажом, на полке, стоял маленький идол, клыкастый и четвероруки, пол был устлан ковром.
— Это мостик, — сказал Локланн. — И каюта капитана одновременно.
Он жестом пригласил садиться в любое из четырех плетеных кресел, принайтованных к полу.
— Прошу садиться, доньита. Не желаешь чего-нибудь выпить?
Она села, ничего не ответив. Крепко сжатые в кулаки пальцы лежали на ее коленях. Локланн налил полстакана виски, сделал изрядный глоток.
— Ага! Позднее достану тебе местного вина. Но просто стыд, что вы не строите винокурень.
Она подняла на него полные отчаяния глаза.
— Сьнёр, прошу вас во имя Карито… во имя вашей матери… Пощадите мой народ.
— Моя мама умерла бы от смеха, услышав такое, — сказал Локланн. Не будет зря тратить время. — Он подался вперед. — Ты убежала, но вдруг вернулась. Откуда?
