О чем молчат фигуры | страница 52



Определив свое весьма утилитарное понимание задачи и этюда, авторы немедленно «берут быка за рога»: «Все современное течение в композиции, в первую очередь в двухходовке, которая с исключительным вниманием насаждается советскими композиторами, может быть определено двумя словами — формалистическое трюкачество».

Заканчивалась статья вполне в духе того времени: «...формализму в задачной композиции должна быть объявлена беспощадная борьба, как это сделано уже на фронте искусства».

Если мы углубимся в историю шахмат, то увидим, что, например, этюды появились, как только шахматисты стали записывать и собирать интересные случившиеся в партиях позиции. Первые известные нам этюды датируются IX веком. Что же касается задач, где условием является мат в определенное число ходов, то они появились значительно позже, только в XIII веке. Появление таких условных задач уже означало отход от практики. Тогда же появились условные задачи и другого рода, где мат нужно было дать или определенной фигурой, или на заранее заданном поле. Наконец, родились задачи на обратный мат, противоречащие самому смыслу игры: в них нужно было заставить противника дать мат.

Уже тогда шахматная композиция вышла на самостоятельный путь и развивалась далее, иногда приближаясь к практической игре, а иногда отдаляясь. Вот это отдаление от практики Спокойный и Ботвинник обозвали формализмом и призвали к крестовому походу против него.

Композиторы попытались защищаться. Вскоре в том же журнале был напечатан ответ известного проблемиста М. Барулина. Его статья называлась «Сумбур в мыслях», в ней он пытался отстаивать самостоятельный путь задачной композиции.

Рядом был опубликована краткая реплика Спокойного и Ботвинника. Она начиналась словами, что читатели сами разберутся, где же сумбур — в композиции или в мыслях авторов,— а заканчивался неприкрытой угрозой:

«Если т. Барулин мнит свою задачную деятельность абсолютно автономной и самодовлеющей, то тем хуже не для массового шахматного движения и не для композиции, которая будет развиваться именно по линии связи с шахматной партией, тем хуже для т. Барулина и ему подобных композиторов, неизвестно кому нужных. Теория искусства для искусства в СССР решительно осуждена и нашим задачным композиторам это хорошо известно. Мы полагаем, что Исполбюро Всесоюзной шахсекции скажет по этим вопросам свое веское слово, которое определит дальнейшее развитие нашей этюдной и задачной композиции».