– Да-да, – закивал водитель, и скитание по лабиринту продолжилось. Когда он подумал, что наконец нашел человека, который, судя по всему, знает, куда едет, тот вдруг скользнул в узкую боковую улочку, никоим образом не похожую на въезд в тюрьму.
«Здесь он меня убьет, – подумал Эгон. – Ну и ладно».
В воздухе висела вонь. Они медленно объезжали рытвины и кучи гниющего мусора. Крыса размером с поросенка пронеслась мимо черной как сажа канавы – открытой канализации.
Водитель остановился и жестом велел Эгону слезать. «И что сейчас?» – подумал он. Они находились возле свайной постройки, где в темноте между сваями валялась грязная посуда и моторные запчасти. Около двадцати мальчиков и девочек в чистых белых рубашках сидели на стульях. Молодой человек подошел к Эгону и водителю мопеда. Эгон понял, что здесь проходит урок английского языка и водитель завернул сюда за помощью. Молодой человек был учителем.
Эгон рассказал, куда ему надо, и пока учитель объяснял водителю, какдоехатьдо «Туол Эк», весь класс разглядывал Эгона. Ребята улыбались и хихикали. Он улыбнулся в ответ. У них были замечательные лица.
Учитель обратился к классу, и все снова засмеялись – искренне и весело.
Мопед вновь рванул с места. Эгон гадал, что же сказал ребятишкам учитель. Может быть: «Этому белому мужчине, такому милому и дружелюбному, очень нравится в Ратанаке. Он хочет в тюрьму». Эти дети запомнят его навсегда.
Еще два мопеда – и он на месте.
«Туол Эк» – так назывался один из городских районов. Выбоины в дорожном покрытии встречались там реже, а большие, стоящие на приличном расстоянии друг от друга деревянные дома производили не столь убогое впечатление.
Эгон сразу же узнал тюремный комплекс – несколько месяцев назад видел его по телевизору. Белые стены с колючей проволокой, за которыми во внутреннем дворике виднелись макушки трех пальм, а за ними верхний этаж обычной тюрьмы. Слева и справа – красные черепичные крыши двух боковых зданий. Перед опущенным шлагбаумом стояли четверо солдат с ружьями на изготовку. Над входом висел портрет Труженика Номер Один с надписью, которая вряд ли гласила «Здесь мое место».
С площадки перед тюрьмой раздавались веселые крики – это взрослые играли с мальчишками в волейбол.
Эгон не рискнул подойти ближе – медленно обогнул по соседней улочке тюремную стену. Он чувствовал себя абсолютно прозрачным, как будто люди за стеной читали на экране его замыслы и планы.
Несмотря на мрачный вид охранников и колючую проволоку поверху стены, было понятно, что во времена французской колонии здесь находился лицей. В воздухе еще витала какая-то будоражащая неизвестность будущей жизни, словно запах одежды, от которого невозможно избавиться. Под красной крышей справа четырнадцатилетние мальчишки когда-то прыгали через козла и висели на кольцах. Многие из них, должно быть, еще живы. Но многие ли из них знают, что теперь по пятницам приговоренным к смерти здесь отрубают головы? Сколько голов уже скатилось с плеч с тех пор, как после прихода к власти генерал Софал возродил смертную казнь, в Голландии уже не считали. Считать перестали на числе 441 – порядковом номере Херберта Доорненбоса, высокого, костлявого, такого человечного в своей непривлекательности мужчины – первого и пока единственного белого, которому в Ратанакири осмелились отрубить голову.
