Увидела меня, на грудь кинулась, рыдает.
- Что случилось, Рина? - спрашиваю. - С сынишкой что-нибудь?
А она ни слова не может вымолвить, только трясется как в ознобе да зубами стучит.
Кое-как успокоил я ее, требую, чтобы выкладывала, в чем дело.
Ну, она и призналась.
- Берт, - говорит, - не могу больше!.. Разве это по-человечески?!.. Я же не смогу теперь жить без него!..
Дальше ее речь вообще бессвязной стала, но мне и так всё понятно. Растравил душу бедняжке своим признание в любви пришелец из прошлого. Черт его знает, может быть, в сердце каждой женщины, как заноза, засела с древних времен эта потребность - быть нужной мужчине, одному мужчине?.. Словом, о многом передумала Рина и внутренне совсем было решилась изменить свою жизнь, только... Только поздно уже было. И теперь она мучается, вспоминая Олега с его извращенной любовью к ней...
И всё твердит:
- Послушай, Берт, верни мне его, а?.. Куда он уехал, скажи? Я ведь за ним на край света готова!..
- А где сын твой? - спрашиваю, потому что в квартире как-то пусто и тихо стало.
- Я отдала его... В Гнездо. Понимаешь, я...
А сама опять плачет.
- Это что же, ты из-за Олега сделала? - спрашиваю, а нутро мое так и холодеет от нехорошего предчувствия.
- Да, - говорит она.
И тут меня наполняют сразу два чувства. Во-первых, жалость к этой несчастной дуре, поверившей какому-то проходимцу из прошлого и перечеркнувшей из-за него всю свою жизнь. А во-вторых, злость - и на нее, и на Извращенца одновременно...
Может быть, под влиянием этих чувств, а может быть, потому, что в действительности я сам был неравнодушен к Рине (до этого я уже потом допёр, когда ничего нельзя было исправить), только совершил я тогда такое, за что буду раскаиваться теперь до конца своих дней.
Я просто хотел как-то ее утешить, дать ей то, чего так и не сумел дать Олег... Короче говоря, я обработал ее как "семён". Я так старался при этом быть ласковым и нежным, я... я даже целовал ее!.. Но почему-то ничего хорошего из моей затеи не вышло. Она не сопротивлялась мне, нет, она только съежилась в комочек, глотая слезы, а когда я кончил, попросила бессильно:
- Уходи, Берт.
И голос ее в тот момент был таким, что я не помню, как оказался на улице, как бежал куда-то, то и дело натыкаясь на прохожих и видя перед собой только ее взгляд. Последний, безжизненный взгляд...
Понимаете, когда между нами произошло это, браслета на ней не было, и я даже не знаю, сумел ли я оплодотворить ее... Хотя теперь это не имеет никакого значения.
