Он скривился так, что свело зубы. Скривился от того, что знал нанесшего первый удар и выбрал потому, остался тут, чтобы помнить. Помнить себя.
"Не забыть", - вклинилось в мозг, осело смоляной жижей, не вытравишь, но он рад.
Это его сила, его совесть и боль. Это его жизнь.
- Лу… Тарген… Волчонок!
Он встрепенулся, подобрался, напрягая мышцы так, что сухожилия завыли от натяжения, готовые к броску. Сейчас!
- Тихо, Лутарг, тихо.
Знакомый шелест прорвался сквозь пелену, успокаивая.
- Это я. Всего лишь я - Сарин. Свой.
- Свой, - эхом проскрипел он, растирая глаза, чтобы вернуть зрение. - Свой.
- Да, идем Лу. Сейчас, - прошелестел старик, беззвучно поднимаясь с лежанки.
- Сарин?
- Вставай Тарген, сын Лурасы, твое время пришло.
Синастела могла сойти за покинутый город, если бы не караул, исправно несущий службу. По каждой крупной улице, взад и вперед, маршировали гвардейцы из внутренней охраны. Их яркие мундиры, с начищенными до блеска пуговицами, выделялись на фоне повсеместной серости, как домов, так и влажных предрассветных сумерек, еще не потревоженных солнечными лучами.
Как и большинству маленьких приграничных городов Синастеле нечем было похвастаться, кроме как наличием гарнизона и белокаменным дворцом вейнгара, не таким величественным, как в столице королевства Тэлы, но все же.
Даже сейчас, укрытый кольцами тумана, с поблескивающими от влаги стенами, дворец выглядел прекрасным принцем, взирающим свысока на безликую массу подданных.
Этой ночью в Синастеле не было ни одного дома, где бы ни трепетала на сквозняке свеча, или ни тлела лучина, разгоняющая мрачную темноту. Спокойный сон в минувшие сутки был дарован только детям, которые в силу возраста и ненарушенной еще веры в лучшее, могли забыть о происходящем и уплыть в царство иллюзий.
Взрослые же были на пределе. Сил на разговоры уже не осталось, так же как и веры, что несчастье обойдет стороной, и потому люди молча жались друг к другу, держа за руки любимых и ждали, когда тишину нарушит предупреждающий крик дозорного.
Никто не знал, когда это случится, когда именно беда перешагнет порог, но вести и слухи, приносимые с границы, делали свое дело, повергая народ в пучину страха. Ведомые его тугой нитью, жители Синастелы, довели себя до отчаяния, поглотившего их жажду жизни. Каждый задавался только одним вопросом - кто на этот раз.
Когда пять дней назад с Трисшунских гор прибыл гонец с известием, что шисгарцы подняли белый флаг, улицы Синастелы огласились воплями и стенаниями. Во всем городе было не сыскать ни одной женщины-матери, чьи глаза не покраснели бы от слез, ни одного мужчины-отца, лоб которого не прорезали предательские морщины скрываемых переживаний. Весь люд сковал страх, хоть тогда еще оставалась надежда, что флаг, взвеянный на башне Шисгарийской крепости, свидетельство скорби. Теперь же ее не осталось, так как доподлинно стало известно, что семерка карателей прошла через приграничные деревни.
