Я смог лишь беглым взглядом окинуть свое сокровище, как он уже стукнул дважды по столу костяшками пальцев левой руки и собрался вставать.
— Ну что ж, хорошего вечера, мистер Y. Вы получили то, зачем пришли.
Я замялся, понимая, что другой возможности задать вопрос, который вертится на языке, у меня не будет.
— Прежде чем уйти, — сказал я, — я хотел бы задать вам один вопрос.
Вместо ответа доктор молча поднял одну бровь.
— Я хотел бы знать, многим ли людям известен этот рецепт, — сказал я.
— Вы желаете знать, какова цена знания, которое вы держите в руке, — сказал он — Желаете знать, насколько большой властью теперь обладаете и со сколькими людьми вам придется ее делить. Что ж, я с легкостью отвечу на ваш вопрос. Вы — единственный человек, которому я продал этот рецепт. Не всякий согласится, подобно вам, лечь в шатре и принять снадобье незнакомца просто ради того, чтобы что-нибудь познать. Для избавления от боли — пожалуйста. Ради удовольствия — тоже. Но, могу вас заверить, других клиентов, кроме вас, у меня пока еще не было.
У меня в голове теснились и другие вопросы, но доктор явно дал понять, что наша сделка окончена, и я вышел в темный холодный холл. В гостиной справа от меня ребенок пытался разжечь огонь. Но выходило лишь низкое назойливое шипение и столько дыму, что глаза у меня начали слезиться. Убедившись в том, что никто на меня не смотрит, я вытер глаза от угольной пыли и наскоро оглядел бумагу, которую держал в руках. В ней было всего четыре строчки, написанные бледно-фиолетовой тушью и особым почерком человека, который обучался письму не в школе, а где пришлось.
Раствор готовится следующим образом:
одну часть Carbo Vegetabilis, то есть растительного угля, в тысячной гомеопатической потенции смешайте с 99 частями святой воды в стеклянной колбе или склянке и энергично встряхните полученную смесь десять раз.
ФД 1893
Я быстро убрал голубую бумагу в ботинок и направился к выходу.
Дочитав вырванную страницу «Наваждения», я почувствовала, что у меня пересохло во рту и сердце бьется так, словно вот-вот вырвется наружу. Просто невероятно. Я немедленно перечитала текст, силясь вернуть ощущение, которое испытала, когда дошла до рецепта, — с таким же нетерпением занимаешь очередь на аттракцион, который только что напугал тебя до полусмерти или привел в дикий восторг. Но эффект был уже не тот. Это не катание на американских горках, которое можно повторять снова и снова, — скорее это такой аттракцион, с которого невозможно сойти. Я вдруг почувствовала, что не могу сидеть на месте. Я вскочила и принялась ходить из угла в угол — и чувствовала, что должна сделать нечто большее, намного большее, чтобы выразить эмоции, которые меня охватили, но не понимала, что именно. Засмеяться? Заплакать? Мой мозг бился в истерике, но я так и не придумала, как выплеснуть ее наружу, и вместо этого просто ходила, курила и думала. Думала о странном предисловии и о намеках на то, что в «Наваждении» содержится нечто вполне реальное. Думала о том, что кто-то — вероятно, сам Берлем — позаботился о том, чтобы спрятать эту страницу, на которой нет ничего интересного, кроме инструкции по приготовлению препарата. Думала о странных упоминаниях Люмасом телепатии и вспоминала отрывок об «особом устройстве в разуме человека».
