— Хорошо, что у тебя есть ребеночек, — сказала Генни. — Если бы у меня был ребенок, я бы не покончила с собой. Но зачем ты сделала ему обрезание?
— Так подсказывает мне мое сердце.
— У евреев нет никаких преимуществ. Та же глупость и то же злодейство.
— Что уж тут поделаешь? Только рядом с евреями я чувствую себя спокойно.
Этот мой ответ огорчил ее. Она свернулась клубком, поджав ноги, как это делала при жизни. Тяжкая печаль и полное самоотрицание.
— Ты сердишься на меня? — не удержалась я.
— Я удивлена твоим жестокосердием.
— Почему ты говоришь «жестокосердие»?
— Как же иначе я могу сказать? Подскажи мне другое слово. Человек берет здорового ребенка и наносит ему увечье. Как же сказать об этом, какими словами назвать его гнусное деяние?
Я хотела заплакать, но комок застрял в моем горле, и ни звука не слетело с моих губ.
Я открыла глаза. Боялась дольше оставаться дома. Появление Генни вселило в меня ужас. Тут же решила я тронуться в путь.
— Почему бы тебе не остаться здесь? Погляди, какой на дворе холод, увещевала меня хозяйка.
— Я должна идти, — сказала я, не вступая в объяснения, (Снега залегли тихие. Холодное солнце поблескивало в небе. Я укутала Биньямина. Уплатила хозяйке заранее обговоренную сумму. Она, к моему удивлению, была недовольна и потребовала прибавки. Я прибавила, но не смогла удержаться и спросила:
— Почему вы так поступили?
— Я потребовала только то, что нам причитается, не более того.
— Разве мы не уговорились о цене?
— Мы сделали все, что следовало сделать, и даже более того, — отрезала хозяйка крайне деловым тоном.
Только за порогом дома, под холодным солнцем, я ощутила, чем были для меня дни, что провела я в семье еврея, сделавшего обрезание моему сыну. Я очень сожалела, что мы расстались таким образом. Нет в мире прикосновения, которое не оставило бы царапины, мне хотелось вернуться и попросить у них прощения, но я почему-то этого не сделала. Теперь же, вспоминая ту женщину, я точно знаю, что не была она ни плохой, ни жадной. Горько жилось ей на свете — ее бесплодие взывало из самых глубин ее естества.
Я стояла посреди деревенской площади, не зная, в какую сторону направиться. Если бы не драгоценности, оставленные мне Генни, кто знает, куда бы занесла меня судьба. Биньямин, укутанный в два куска меха, спокойно спал. Его мирный сон придал мне сил, и я готова была отправиться пешком.
— Куда? — пожилой крестьянин остановил рядом со мной свои сани.
Я назвала ему соседнюю деревню.
