Катер этот, конечно, не простой, на котором ездят в воскресенье по Московскому морю ловить щук в канале. Катер этот носит на себе три грозные торпеды и плавает далеко, по Черному морю, которого Петя никогда не видел.
Но разве важно это, если он видит его в своем воображении? Он видит отлично живых, красиво оперенных птиц над голубой водой и две высокие волны, поднятые стремительной силой мотора. Это они скрывают стальные борта, и нос, и палубу катера от взоров вражеских кораблей, дымящих за пределами горизонта. Но зоркоглазый, маленького роста капитан, очень похожий на Петю, стоит впереди на носу, весь мокрый от брызг, и неотступно смотрит на запад, где синей чертой, словно лентой на карте, отмечены нерушимые границы советских вод и суши.
А вражеские дымы все ближе.
Петя зорко следит за ними и вдруг издает долгий, нарастающий свист, похожий на вой, на пение летящего снаряда, — звук, уже давно знакомый ему, и громко восклицает:
— Есть! Цель накрыта! Сказано — ближе не подходить!
Но тут Петя вспоминает, что он уже не маленький, чтобы разговаривать самому с собой вслух. Он отмахивается от собственного воображения, как от налетевшей осы, и быстро шагает дальше по Садовой улице.
Ах, Садовая, Садовая! Может быть, вот этой старушке, что идет навстречу Пете, она кажется обыкновенной улицей, которую в часы «пик» бывает опасно перейти. Но для Пети лучшей улицы в мире нет и нет места прекраснее ее на свете.
Когда идет дождь, она черна и блестит, как река под звездами. По простору ее, залитому асфальтом, точно смерчи, проносятся автомобильные бури. Столбы белого света стремительно бегут мимо глаз, то внезапно дробясь и сокращаясь в лужах, то вытягиваясь до самого дальнего перекрестка.
Когда тепло и сухо, она манит в даль, чуть прикрытую копотью, что висит над невидимыми заводами.
Когда ночь, огни ее, затмевая звезды и луну, озаряют небо снизу.
Хороша она и под снежком, вечером, когда огромные дома проплывают мимо Пети, как освещенные эскадры кораблей. И шум, бессонный шум величайшей столицы, ударяясь в стены и окна, проникает в самое сердце Пети и остается там навсегда.
Когда он станет мастером, он будет жить на Садовой.
А пока он только шагает по ней, не вынимая руки из кармана, где лежат общественные деньги. Кулак его так крепко сжимает их, что не только ладонь, но даже кисть руки, несмотря на мороз, слегка влажна от пота.
Есть от чего вспотеть. В руке зажата немалая сумма — сорок пять рублей шестьдесят копеек — совершенно новенькими деньгами.
