— Дела настолько плохи?
— Не только здесь — повсюду.
Антонелла объяснила, что семья, занимавшая этот дом на протяжении нескольких поколений, недавно перебралась в Сан-Кассиано, последовав примеру многих других, кто сменил сельскую жизнь на городскую. Как только найдутся другие жильцы, она сразу же уедет.
Адам немало удивился, узнав, что хозяйственная жизнь в поместье строится на базе издольщины — mezzadria — и что по условиям соглашения семья, пользовавшаяся домом и частью принадлежащих Доччи земель, отдавала хозяевам половину произведенной продукции.
— Да это же феодализм какой-то!
— Так здесь заведено еще со Средневековья, но сейчас положение меняется. Политики в Риме говорят, что mezzadria — пережиток и ее нужно отменить. Если так случится, здесь все переменится. Бабушку это сильно беспокоит, хотя я и говорю ей, что бояться не надо. Маурицио богат, при нем тут все заработает.
— А чем он занимается?
— Что-то покупает, что-то продает.
— Что, например?
— Все, что приносит прибыль. К тому же у него в Прато две фабрики одежды. Он хорошо заработал после войны.
Помолчав, Адам все же решился.
— Каким был Эмилио?
— А почему ты спрашиваешь?
— Просто любопытно. О нем сегодня упомянули за ланчем.
Антонелла вытряхнула из его пачки еще одну сигарету.
— Что сказать? Да, он был фашистом. Как и многие тогда. Люди перестали верить… — Она увела взгляд куда-то вдаль. — Я была еще девочкой, но помню его хорошо. Эмилио много читал. А еще всегда меня смешил. И не только меня — всех. — Она грустно улыбнулась. — Забавный фашист.
— И как они ладили, Эмилио и Маурицио?
Антонелла посмотрела на него так, словно хотела сказать: а тебе-то какое дело?
Адам понимал, что зашел слишком далеко и нужно следить за каждым словом.
— Мне интересно, как уживались два человека с такими разными политическими взглядами. Маурицио ведь был в партизанах?
Вот только достаточно ли этого для убийства?
— Кто тебе сказал?
— Один парень из Сан-Кассиано. Фаусто.
Антонелла его не знала, но, похоже, слышала это имя.
— Да, Маурицио был партизаном и вдобавок социалистом. Говорит, что социалистом и остался. — В ее голосе явственно прозвучала нотка добродушного цинизма. — Бабушка говорит, что он дрался с немцами только потому, что всегда с кем-то дрался, еще мальчишкой. Ему очень не нравится, когда она так говорит.
Но в ту ночь, когда убили Эмилио, он ведь с ними не дрался?
Вопрос этот Адам задавать не стал. Как и многие другие, уже вертевшиеся в голове и требовавшие ответа. Почему ее дед запечатал верхний этаж? Ведь даже к святилищам люди приходят иногда, чтобы исполнить долг памяти и засвидетельствовать свое почтение. Зачем запирать двери? Зачем заставлять всю семью годами жить рядом с тем, что не дает покоя и терзает память, вместо того чтобы дать боли затихнуть и рассеяться? Как там сказала Мария о застывшем во времени этаже?
