— Уверен, что нет.
— Уверены в чем? Что не обрадовались или что не притворялись?
Он улыбнулся.
Синьора Доччи поставила бутылку на стол.
— К ланчу у Антонеллы. Надеюсь, не забыли?
— Нет.
— Вино из подвала. Хорошее. И не беспокойтесь — не наше.
Войдя в сад через проход в живой изгороди, Адам стащил галстук. Спустившись к основанию амфитеатра, снял пиджак. Открыл блокнот, достал фотографию. И, словно рассчитывая на ее помощь, посмотрел на статую Флоры.
Глупо, конечно, взывать к каменному изваянию, но он принес фотографию не просто так. Причина была, и отрицать это не имело смысла. Что-то в этом саду заставляло его смотреть на мир по-другому. И даже вести себя по-другому. Адам чувствовал это и сейчас, некую пробуждающуюся в нем энергию — не злость, не желание противопоставить себя кому-то, но что-то иное, хотя и близкое. Что бы это ни было, именно оно толкнуло его произнести ту тираду насчет братоубийства. Он знал это точно, как знал и то, что увидел тогда в глазах Маурицио холодный отблеск страха, вины.
Через десять минут на каменной скамье валялись два окурка. И снимок как будто насмехался над ним. Он порывисто вскочил и стал спускаться по тропинке, что вела через лес, мимо поляны Адониса.
Легкий ветер пробежал по листьям над головой. Первый ветерок за почти целую неделю. Благословенная тень отступила назад, и Адам шагнул на полянку, в центре которой стояла статуя.
Венера замерла, склонившись над мертвым возлюбленным, протянув к нему левую руку. Адонис лежал на спине — раскинувшись, с закрытыми глазами и распахнутым ртом, словно вместе с последним дыханием с губ его сорвался ужасный крик. В руке он все еще сжимал лук, то самое оружие, что не смогло защитить его от дикого кабана. В документах отца синьоры Доччи упоминался лишь некий зверь, а вот сам Овидий в «Метаморфозах» был точнее и указывал на то, что Адониса порвал насмерть дикий кабан.
Адам был доволен, что, по крайней мере, добрался до первоисточника. Может быть, если просмотреть все повнимательнее, удастся найти некую символическую связь с семьей Доччи. Ведь кабан значился и на их гербе.
Какой-то шум вынудил его отвлечься от статуи. Ветерок снова пронесся по кронам деревьев, набирая силу, крепчая. Верхушки закачались, будто пьяные любовники на танцполе, закивали в унисон, а ветер сорвался вниз, к земле, прижал выжженную солнцем траву и теплой рукой взъерошил Адаму волосы.
Он снова ощутил беспокойство, но теперь достаточно сильное, такое, что погнало его с опушки. Вернувшись к тропинке, он оглянулся через плечо, наполовину ожидая увидеть рядом с каменными Венерой и Адонисом кого-то еще. Но нет, они так и остались вдвоем.
