— Маурицио убил Эмилио? — спросил он без обиняков.
— Я на этот вопрос отвечать не стану.
— Почему?
— Потому. Откуда мне, черт возьми, знать?
— Но ты считаешь, что это возможно.
— Все возможно.
— Думаю, так оно и было.
— И что дальше?
— Думаю, что смогу это доказать.
— И что дальше?
— Ты не веришь в правосудие?
Фаусто презрительно усмехнулся:
— Ты рехнулся. А теперь уходи. Я серьезно. Уходи. — Он даже встал, показывая, что не шутит. И не пожал протянутую руку. Адаму ничего не оставалось, как повернуться и уйти.
— Синьора, вы проснулись?
— Да.
— Я открою ставни?
— Спасибо, Мария.
— Поспать удалось?
— Немного.
— Антонелла звонила. Купила рыбу на обед.
— Что за рыба?
— Какая разница? Она же знает, что я не люблю готовить рыбу.
— Вряд ли Антонелла сделала это тебе назло.
— У меня ничего не получится. Я только все испорчу.
— Насколько я знаю, ты ничего еще не испортила.
— Кроме того кабана в шоколадном соусе.
— Да, это было ужасно. Но с тех пор прошло уже лет двадцать.
— Двадцать три.
— Я рада, что ты это пережила.
— Маурицио с Кьярой приехали.
— На виллу заходили?
— Нет, сразу проехали к ферме.
— Надо пригласить их на обед.
— Антонелла уже пригласила.
— Вот как?
— Мне Кьяра нравится.
— Мне тоже. Где Адам?
— Уехал на велосипеде.
— В такую жару?
— Я в нем ошибалась.
— Ты только меня не жалей.
— Синьора?
— За все время, что мы знаем друг друга, я ни разу не слышала, чтобы ты признала свою ошибку.
— Он не дурак.
— Нет. Но молод и, значит, наивен.
— Ему двадцать два в следующем месяце.
— Он сам тебе сказал?
— Я видела его паспорт.
— Рыться в вещах гостей неприлично.
— Я убирала в его комнате. Паспорт лежал на комоде.
— Тогда ты прощена.
— Думаю, я ее запеку.
— Извини?
— Рыбу, синьора.
Вечер превратился в настоящее испытание.
Прежде всего, потому, что обед устроили в его честь. Такого рода вещи всегда напрягали Адама. Некоторые дети прямо-таки раздувались от ощущения собственной значимости на своих днях рождения; другие краснели, даже если задували все свечи с первой попытки.
Во-вторых, его посадили напротив Маурицио, а Гарри и Антонелла вернулись из Флоренции, пропустив по два коктейля, и беспричинно хихикали, как влюбленные подростки. И уж конечно, не помогло то, что теперь он наверняка знал: кто-то из присутствующих — сидящих за столом или прислуживающих — роется в его бумагах.
Адам знал это потому, что устроил ловушку: расположил строго определенным образом блокноты — постороннему могло показаться, что они небрежно брошены на стол, — направил шариковую ручку, лежавшую на стопке писчей бумаги, точно на левый угол верхнего листа. Просто, но действенно. В последний момент он взял чистый листок, написал несколько слов и положил между бумаг. Послание гласило:
