Рассказы | страница 5



— Да, я бабник, — говорил он безмятежно по этому поводу. — А женщины любят бабников. Разве нет?

— Понятия не имею, — отвечала она легко. — Я почти ничего не знаю о женщинах.

И не думала об этом никогда. Потому что этот бабник никому, кажется, не отдавал предпочтения. Со всеми такой весь неотразимый, он почти каждый день встречался с ней. Правда, только встречался — и все. Они говорили, гуляли по городу, ходили в кафе, катались на лыжах или просто сидели в разных углах одного дивана и читали — каждый свою книгу. Он ни разу не сказал, что она ему небезразлична. Хотя бы. Даже ни разу не чмокнул ее в кончик носа, как тогда, в первую встречу. Она тем более ничего не говорила. Потому что, как сказал однажды один из ее друзей, у нее был только один недостаток, но зато огромный — гордость. И не просто гордость, а ГОРДОСТЬ. А это уже не просто недостаток, пусть даже и огромный. Это уже судьба.

И так продолжалось полтора года. Полтора года! С ума сойти.

Только однажды, провожая ее до дома после какой-то вечеринки у общих друзей, где они на двоих выпили бутылку шампанского — потому что остальные пили коньяк, — он схватил ее в охапку в темном подъезде, начал говорить что-то то ли сердитым, то ли тоскливым голосом, замолчал и вдруг принялся жадно и почти грубо целовать ее. Она ахнула от неожиданности и засмеялась от радости, а он подхватил ее на руки, посадил на высокий подоконник и прижался лицом к ее голым коленкам.

— Тебе когда-нибудь ноги целовали? — спросил он глухо, и она почувствовала его горячее дыхание на своих ногах.

— Нет, — сказала она. — Все еще впереди.

Он поднял голову, долго смотрел в ее лицо, отвернулся и сухо сказал:

— Ну да. У тебя жених в армии. А не много ли ты себе позволяешь, золотце? В ожидании жениха…

И ушел.

Она сидела на подоконнике и злилась. Сколько они знакомы, черт возьми? Ей что, самой ему объяснять про жениха и про армию?

Они не виделись несколько дней. И не звонили друг другу. Света вообще-то понимала, почему он не появляется. Гордый. Ну и что, она тоже гордая. Правда, не до такой степени, чтобы время от времени не заглянуть в ту беседку в заросшем парке на высоком берегу, не посидеть часок на его лавочке, на их лавочке… Никто же не узнает.

И в тот вечер она шла к их беседке. И услышала его голос. Он говорил, как всегда, мягко и очень тихо, и она могла бы убедить себя, что это вовсе не он сидит на их лавочке с какой-то девчонкой, если бы девчонка вдруг не захохотала во весь голос и не закричала сквозь смех: