— Пойдём к тебе, — сказала она, и эти слова ударили как кнут. Наверное, я покачал головой. — Ну пойдём...
Там были и боль, и нежность, и удивительная жестокость. Я вдруг понял, что ещё никто и никогда не ненавидел меня так глубоко и отчаянно, как эта маленькая больная девчонка ненавидит меня сейчас, ненавидит за то, как я посмотрел, и как я отвернулся там, у холодильника с пивом.
И тогда я сделал то, что иногда делаешь, совершенно не понимая зачем, просто потому, что кто-то внутри тебя точно знает — по-другому нельзя.
И я повёз её к себе.
У меня две комнаты в старом доме на углу Четвёртой и МакДональд-стрит. Десятый этаж, лифты обычно работают. А если сесть на перила балкона и, держась за угол соседнего дома, откинуться назад, то можно увидеть небольшой вертикальный срез моря и гор.
По дороге от Рубина она не проронила ни слова, а я уже достаточно протрезвел для того, чтобы чувствовать себя очень неуютно, когда отпирал дверь и впускал её к себе.
Первой вещью, которую она увидела, был портативный монтажный пульт, который я прихватил с работы прошлым вечером. Экзоскелет переместил Лайзу по пыльному полу комнаты всё той же походкой манекенщицы на подиуме. Теперь, когда не мешал шум вечеринки, я смог услышать мягкие щелчки, сопровождавшие движение. Она остановилась, слегка наклонившись над пультом, и на её спине под грубой кожей куртки обозначились тонкие поперечные рёбра. Какая-то болезнь. Или одна из тех старых, что толком так и не сосчитали, или из новых, порождённых бардаком с окружающей средой, им и названия-то ещё не всем успели придумать. Она просто не могла двигаться без этого внешнего скелета, подключённого напрямик к мозгу через микроэлектронный интерфейс. Эти хрупкие на вид поликарбоновые стерженьки двигали её руками и ногами, пальцами управляли более точные системы, гальванические вставки. Я некстати подумал о дёргающихся лягушачьих лапках из школьного учебного фильма и сразу стал сам себе противен.
— Это ведь монтажный пульт, — сказала она каким-то новым, будто издалека, голосом, и я решил, что действие «фена» должно быть проходит. — А что он тут делает?
— Я на нём редактирую, — ответил я, закрывая дверь.
— Да ну, — она засмеялась. — Редактируешь. И где?
— На острове. Контора называется «Аутономик Пайлот».
Она повернулась, положила руки на бёдра, дёрнула ими вперёд-назад и её блекло-серые глаза кольнули меня смесью «фена», ненависти и какой-то пародии на страсть:
