Ниточка связи все время была протянута между нами.
А когда случился тот знаменательный пожар, Аля послала сигнал такой мощи, что меня выдернуло к ней, и я вылетел из моего пруда как карась вслед за крючком.
И дальше… Она хотела — очень сильно! — двух вещей: во-первых, спастись из огня, во-вторых — моей любви. Я спас ее от пожара и влюбился без памяти. В пацанку-подростка моложе меня на двадцать лет.
Ну и медовый месяц наш…
— Алевтина, — сказал я строгим голосом, — все зло от тебя.
Она посмотрела своими серыми глазищами — и я устыдился. На ее ресницах дрожали слезы.
— Я же не нарочно, Отокар, — зашептала она, — ну пожалуйста, поверь, я правда не нарочно…
Полный раскаяния, я прижал ее к груди. Я собирал губами слезы с ее лица и нес какую-то невразумительную нежную чушь, и наконец она успокоилась.
А мы оказались в лесу под дождем, и на некоторое время стало не до выяснения отношений.
В свете новейших антинаучных представлений об устройстве мира — полагаю, Альке нужно было поразмыслить, а кроме того, ей надоела моя болтовня.
она
Мы плелись по этому дурацкому лесу, он все не кончался, погода была отвратительная, и мы промокли до нитки. К тому же на мне снова были ужасные длинные юбки чуть не до земли. В этом и по паркету-то не находишься, а уж по мокрому лесу! Я попробовала подобрать подол — стали мерзнуть коленки, ну, это я бы еще пережила, не цаца; но руки, занятые юбкой, не могли отводить ветки от лица. Я отпустила подол — и немедленно зацепилась оборками нижней юбки за разлапистую корягу.
— Не могу больше, — взмолилась я. — Отокар, дай нож!
— Какой еще нож? — он похлопал себя по заду, по бокам, обнаружил-таки кинжал и протянул мне.
И я со злобой резанула этот постылый подол. Я рвала юбку зубами и когтями, как гарпия добычу.
— Что ты делаешь? — оторопел мой возлюбленный.
— Я… очень… очень… хочу отсюда… куда-нибудь… деться… хоть к чертовой ма…тери! — на последнем слове юбка сдалась, оборвались последние нитки, и теперь кривой и косой подол едва прикрывал колени. С нижней юбкой я обошлась столь же сурово, только вышло быстрее — тонкая белая ткань оказалась слабовата против моей злобы.
Отокар вздохнул, подобрал лоскуты, мстительно брошенные мною под ноги, сунул в ножны свой кинжал.
— Если хочешь отсюда уйти, придется идти, — сказал он. — На твоей злости, как видишь, мы не ездим. Хилое горючее.
Вне себя от ярости, я выплюнула:
— Лучше всего мы ездим на твоем члене! Каждый раз что-нибудь новенькое. Ну, что стоишь? Давай, по-быстрому, а то я замерзла! — и потянула подол вверх.
